LITMIR.BIZ

      Ветр северный всех птиц сгубить решил

      И землю льдом и снегом он покрыл.

      Распутник-шалунишка, воробей,

      Что от тоски и хлада умирал,

      Уж боле о любви и не мечтал.

      Силки стал мастерить люд-лиходей,

      Приманку не забыв рассыпать сладкую коварно —

      И тут же мелких птах народ слетелся жадный.

      Господь же попустил накрыть сей стол;

      Воистину, любой запутаться бы смог

      В силках тех, но Всевышний уберёг;

      Из спорых хитрецов пернатых всяк ушёл.

      И лишь один остался: тот в силки попал

      Из-за пера; смеялся он навзрыд,

      За ужин званый волей заплатив.

      От этого он всё же унывать не стал,

      Когда ж ловец домой тот возвратился,

      Сказал ему один из шайки паразитов:

      «Приманки замечательны твои хоть,

      Но среди сотен сот неблагодарных

      Один простак в силках лишь очутился!»

      L'Aquilon, des oiseaux avoit juré la perte;

      De neige et de glaçons la terre étoit couverte.

      Le plus libertin des Moineaux,

      Mourant de froid et de misère,

      A ses tristes amours alors ne songeoit guère.

      L'homme prit ce moment pour tendre ses Gluaux,

      Non sans répandre autour une amorce perfide,

      Ou vient fondre aussi-tôt maint Oisillon avide.

      Dieu fait quelle chère on fit là

      Bien est-il vrai qu'on s'empêtra

      Dans la Glu, mais on s'en tira;

      Le traître accourut'vîte, et chacun s'envola.

      Un seul demeura pris, tout le reste en fut quitte

      Pour quelque plume, et fe moqua

      De qui fit les frais du gala.

      A ses dépens on s'égaya,

      Quand on fut de retour au gîte.

      Un d'eux lui dit, au nom du troupeau parasite:

      O toi, dont les bienfaits ne sont que des appâts,

      Tu n'as fait qu'une dupe, et tu fais mille ingrats!

      Вот гад счастливый! Воздух рассекает!

      Вчера мне ровня, а теперь летает.

      Видал того ткача – птенец новообразный,

      Что на крылах своих поднялся триумфально!..

      У солнца он займёт одежду и сиянье;

      Был червь презренный – станет бабочкой прекрасной!

      Так червь земляной, в трудах и в грязи,

      О бывшем соседе своём, шелкопряде

      Ворчал, на судьбу обновлённую глядя.

      – Завидно тебе от моей стези? —

      ответил крылатый. – А я без того себя помню,

      Как юность я тратил, чтоб свою силу взрастить,

      Тогда как в грязи ты валялся, всякий потеряв стыд,

      И счастье себе находил в сладострастьи порочном, нескромном;

      Я знаю, чтоб грех первородный исправить,

      Трудился я с первого жизни момента;

      И мылом и потом я сущность пытался отдраить,

      И вот весенним трудам я радуюсь летом.

      Ужели я должен теперь своими благами,

      Как думаешь ты, обязательно подавиться?

      Нет! Помни, что сладость полёта с иным сравнится едва ли,

      И как же бесценно формою крыльев своих насладиться!