LITMIR.BIZ

Скачать книгу

со временем был расконвоирован и жил за территорией лагеря. В Инте, в Минлаге, сидели Маркман и Маргания: последний работал санитаром в Сангородке (отдельный лагпункт, или ОЛП, № 5), жил и на ОЛП № 13. А Элла отбарабанила более 7 лет на общих работах: строительство домов и дорог, лесоповал. В Инту она прибыла доходягой – настолько изнурителен был этап через Ростовскую и Свердловскую пересылки, но в лагере пришла в себя и оправилась. А когда она пришла в себя, то, говорят, своим жизнелюбием и силой воли спасла не одного заключенного.

      Липинского, предположительно, этапировали в Бийск, где след его затерялся. Алшибаева отправили в Степлаг (Джезказган), где он работал врачом. Там же, в Степлаге (Джезказган, Кенгир), отбывал срок и Левка. А Шуру – и не спрашивайте, каких усилий это стоило его маме, – оставили, можно сказать, под боком: в Рустави.

      Элла Маркман в лагере написала такие, например, стихи:

      Слушайте вы, инквизиторы! Все тюрьмы, взятые вместе,

      Не остановят расплаты: он предрешен, ваш удел.

      И мы, утопая в слезах матерей, по колено

      Омытые собственной кровью, смотревшие смерти в лицо,

      Мы будем судить вас за наше обманутое поколение,

      За наших убитых и заживо сгнивших отцов.

      Когда Берию арестовали и расстреляли, организация под названием «Смерть Берии» сорвала на зоне жидкие аплодисменты, но утратила всякий смысл.

      Освободились все в 1956 году, а самые младшие – Маргания, Цыбулевский (и, возможно, Софианиди) – даже немного раньше: в 1954 году[15]. Постепенно все (кроме Липинского) вернулись в Тбилиси. Шура тогда (а может, и раньше?) влюбился в Эллу, и его, как сказал В. Ковда, «можно было понять».

      Шестерку реабилитировали в 1968 году, по инициативе (sic!) все того же «активиста» – Алшибаева[16]. А Цыбулевского – на целых 11 лет раньше: 7 декабря 1957 года.

      Рустави с его стройкой металлургического комбината, конечно, не Кенгир и не Воркута с Интой с их общими работами, но ведь и не Боржоми. Вернулся Цыбулевский оттуда больной и разбитый, своими инфарктами и ранней смертью он во многом обязан этим годам.

      Он не любил вспоминать те годы, но кое-что из лагерной жизни попало в его стихи, прозу и устные рассказы. Борис Гасс[17] заметил, что в основном это были эпизоды, в которых он сам, Александр Цыбулевский, выглядел комично. Но был и рассказ о двух религиозных евреях, в лагере, вопреки всему, соблюдавших кашрут: все дерутся за баланду, а они – поев или не поев, неважно – ведут религиозные споры.

      C 20 февраля по 2 марта 1959 года в Тбилиси – в последний раз – побывал Пастернак (уж больно властям не хотелось, чтобы он торчал в Москве во время визита британского премьер-министра Макмиллана). Он остановился, как всегда, у Нины Табидзе, где его проведали два молодых поэта – Окуджава и, предположительно, Цыбулевский[18].

      Сам Цыбулевский был евреем секулярным, но к иудаизму и его истинным представителям относился с огромным уважением. Нисан Бабаликашвили,

Скачать книгу