LITMIR.BIZ

      До осени совсем не далеко —

      сухим желтком подернутся листочки,

      а там уже скатать такие строчки,

      что полетит под горку снежный ком.

      Когда на Баязета Тамерлан

      орду надвинул, не смутились турки:

      – Куда вы, кочевые полудурки,

      нас охранят отвага и Коран,

      тут будет вам последняя война —

      от наших сабель гнется Византия!..

      Беспечно спали улицы кривые,

      Луна была по-южному смурна.

      Ну, а Тимур ни разу не прилег —

      все пять ночей он обходил кибитки,

      железный, странный старец… Слабой ниткой

      тянулся пульс куда-то на восток.

      Чего он ждал еще? Сухих земель

      иль куража на вражеской могиле,

      своей мужской игры сберечь не в силе?..

      И тело девичье, стелившее постель

      монарха, оставалось молодым,

      трепещущим, молочным, незажженным…

      В конюшне Баязета ржали кони,

      от кобылиц покрытых стлался дым…

      Рожки пастушьи взвыли на заре,

      неслись войска навстречу в тучах пыли —

      диктаторы опять прибегли к силе,

      кровищи пруд пролив при Анкаре

      за гордый взгляд, за лавровый венок,

      нарезанный от вырванного древа…

      А на кошме очередная дева

      ждала, но страх напрасно бил в висок.

      Тимур стоял над сжавшимся врагом,

      шептавшим: «Ты купил моих эмиров!»

      Тот, прежде чем ударить каблуком,

      изрек: «Ты крив, я хром – мой бог, кто правит миром…»

      Уже июль испуганно дрожал,

      коль осень залегла за косогором…

      История, как утренний вокзал,

      набитый до уборки всяким вздором.

      Февральскую пляску погон,

      парад еле выживших строчек

      и громкую клинопись прочих,

      намотанных на граммофон,

      мы с детства делили на три

      церковных и матерных слова.

      Поэзия где-то внутри,

      как сердце, стучит бестолково

      по первому чувству, по пе-

      рвой ранней, несмелой капели.

      Вдруг что-то зайдется в тебе,

      вдруг что-то прорежется еле —

      и двинутся соки наверх

      к изломанным веткам и почкам…

      Слова отрастают под почвой,

      и злой полицейский набег

      метелей, погоней, блокад

      корням пробужденным не страшен.

      Пускай марширует парад

      по каменной площади нашей,

      привычной, залитой не раз

      портретами, танками, кровью —

      к затверженному пустословью

      добавит что царский указ?

      Вот-вот понесутся ручьи,

      изрежут подручную наледь —

      бокал до краев уже налит…

      Цензура хотя и ворчит,

      поэзия – полунамек

      в стеченье слепых обстоятельств,

      воскресший

Скачать книгу