Поэма «Демон» в русской критике (с середины XIX века до наших дней) - Гай Николаевич Серегин

Скачать книгу

с мужчинами. Подобно этому в Лидии в Патрах прорицательница, если только она бывает, потому что оракул там не постоянный, запирается по ночам в храме» («История», кн. I, гл. 181).

      Вот как это было всемирно в религиях порядка «сый», «я есмь»; но ведь и в самом деле, если геометрия есть в небе, почему не быть там какой-то далекой аналогии земных, физиологических, метафизических влечений?! А если там есть далекая аналогия романа, то оно может не только бросать сюда на землю и зажигать в нас любовь, но и внушать поэтам мифы, песни, стихи – подобного же сюжета. «Все, что есть в моем сердце, – есть и в небе, но огромнейшее, чудеснейшее, святейшее». Оттого философы зовут человека микрокосмосом, «малым, но целым миром». А более, дорогое слово нам говорит, что мы «образ и подобие», т.е. земной и тусклый, не проявленный дагерротип Того, Кто «есть, был и будет» вечен и не причастен смерти. Вот отчего, когда сотворился человек, то и оказалось, что «мужчиною и женщиною сотворился он», т.е. сотворился романтичным. Этого и понять нельзя без романтизма в том, с кого сделан был дагерротип.

      Впервые опубликовано: «Русский вестник». 1902. №9, сентябрь. С. 45—59.

      Д. С. Мережковский. М. Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества

      Созерцание, отречение от действия для Пушкина – спасение, для Лермонтова – гибель поэта, ржавчина клинка.

      Игрушкой золотой он блещет на стене,

      Увы, бесславный и безвредный…

      Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк

      Иль никогда на голос мщенья

      Из золотых ножон не вырвешь свой клинок,

      Покрытый ржавчиной презренья?

      У Пушкина жизнь стремится к поэзии, действие – к созерцанию; у Лермонтова поэзия стремится к жизни, созерцание – к действию.

      На первый взгляд может казаться, что русская литература пошла не за Пушкиным, а за Лермонтовым, захотела быть не только эстетическим созерцанием, но и пророческим действием – «глаголом жечь сердца людей».

      Стоит, однако, вглядеться пристальнее, чтобы увидеть, как пушкинская чара усыпляет буйную стихию Лермонтова.

      И на бушующие волны

      Льет усмирительный елей.

      В начале – буря, а в конце тишь да гладь. Тишь да гладь в созерцательном аскетизме Гоголя, в созерцательном эстетизме Тургенева, в православной реакции Достоевского, в буддийском неделанье Л. Толстого. Лермонтовская действенность вечно борется с пушкинской созерцательностью, вечно ею побеждается и сейчас побеждена как будто окончательно, раздавлена.

      Вот одна из причин того, что о Пушкине говорили много и кое-что сказали, о Лермонтове говорили мало и ничего не сказали; одна из причин того, что пушкинское влияние в русской литературе кажется почти всем, лермонтовское – почти ничем.

      Другая причина того же указана в статье Вл. Соловьева о Лермонтове, недаром предсмертной – как бы духовном завещании учителя ученикам.

      II

      «Я вижу в Лермонтове прямого

Скачать книгу