LITMIR.BIZ

Скачать книгу

материнская функция, то напрашивается ассоциация: если дуб ассоциируется с вельможей времён Короля-Солнца (Фуке, Кольбер, Мазарини), то вяз более ассоцииируется с фаворитками Людовика XV, определявшими кадровую политику двора, а плющ – это ставленник фаворитки. Конкретики добавляет образ рока-лесоруба (un fatal Bûcheron), срубившего вяз. По хронологии получается, что басня писалась через некоторое время после смерти ранее упоминавшейся маркизы де Помпадур (графиня де Шатору умерла в год рождения Буазара, а Жанну Дюбарри казнили уже после Великой Французский Буржуазной Революции), стало быть, на роль плюща более всего подходит также упомянутый ранее Этьен Франсуа де Шуазёль, после смерти маркизы стремительно теряющий влияние. Подобно тому, как памфлет на смерть Нерона, написанный в год четырех цезарей в Иудее[47], войдёт в историю мировой литературы и религии как «Откровение Иоанна Богослова», более известное под названием «Апокалипсис» (без дураков, произведение силы чудовищной), так и памфлет-бытоописание придворных мелких дрязг, выстоявшись, может войти в фонд великой литературы («Преступление и наказание» ведь тоже не детективный роман, верно?). Вот она, магия литературы: из тридцати с лишним букв творятся миллионы смыслов!

      Для того чтобы заронить зерно сомнения, необязательно излагать все факты; ради создания аллюзии совсем не нужно воспроизводить сюжет: порой детали достаточно, чтобы вызвать однозначную ассоциацию. Если сравнение басен «Ласточка и птички»[48] (L'hirondelle et les petits oiseaux, L.; I; VIII), и «Западня» ((La pipée, B.; II; XXVIII) или же «Лягушка и крыс»[49] (La Grenouille et le Rat, L.; IV, XI) и «Полевка и водяная крыса» (Le Rat des champs et le Rat d'eau, B.; I; XIV) разумнее будет оставить читателю в качестве увлекательного интеллектуального упражнения, то о паре «Лягушки, просящие короля»[50] (Les Grenouilles qui demandent un Roi, L.; III; IV) и «Майский жук и земляной червь»[51] (Le Hanneton et le Ver de terre, B.; III; XVII) хотелось бы поговорить отдельно.

      Двойственное у меня отношение к этой басне и смущает следующая фраза:

      Et la scène étoit à Versailles

      И сцена была та в Версале.

      С одной стороны, мало ли кто кого ел в Версале в 70-е годы XVIII века, и в общем и целом басня без всякого Лафонтена успешно ложится в парадигму порицания и осмеяния «вельможи в случае» (а майский жук ведет себя именно как баловень судьбы, везение своё обусловив своими личными качествами), но с другой стороны длинный клюв, кого-то съедающий, можно увидеть в Версальсокм лабиринте[52], у фонтана № 26 – иллюстрации басни Исаака де Бенсерада[53]. Право, меня терзают смутные сомненья, а был ли тогда популярен Бенсерад, и не является ли та строка в конечном счёте отсылкой к басне Лафонтена, ибо в обеих баснях одна и та же мораль: меньше слов, больше дела. Ибо как хвастовство в сюжете Буазара, так и излишние жалобы у Лафонтена привели не к позитивному результату, а к плачевному финалу: склевали и коллективных Бобчинских с Добчинскими, и новообретенного Хлестакова.

      Не только в тексте шифровал баснописец Галантного века отсылки на баснописца Великого[54] века; иногда отсылка зашифрована в самом названии.

      Например, такая игра слов: «Две полевки» (Les deux Mulots, B.; I XV) и «Два мула»[55] (Les Deux Mulets, L.; I, IV). При всей разноте декораций

Скачать книгу