LITMIR.BIZ

Скачать книгу

ничего и не показывает. Она внутри меня, все, что я чувствую, сейчас, давно, вчера и завтра. А разве можно дать это знать другим? Тут единичный случай, тут что-то только мое, пусть странное, смешное, стыдное или красивое, привычное или несбыточное.

      Но вот как раз несбыточного ничего и нету в музыке; в ней все возможно, мое в ней происходит как-то наперед, а я еще до этого даже не дожил. Она мне говорит: ты хочешь, чтобы было так вот или так, и я не отвечаю, только слушаю, но чувствую, что так и происходит, когда и где, не знаешь, и не надо, но это есть, потому что это хорошо, или тревожно, беспокойно, что-то делает, что-то в тебе меняет, пусть и на несколько минут, и что-то добавляет к тому, что уже есть в тебе… А этого никто не замечает, и так еще и лучше.

      Мы притворяемся, что еще школьники. Когда ж он кончится, этот 10-й и последний?.. Это есть наш последний и решительный бой, поют по радио. Кто придумал? Кому помешало бы без всякого боя?

      Музыка ответить может и на это, но ответ будет только для меня. Да, музыка – это единичный случай. У Маяковского наоборот, мы проходили, но будет, наверняка, и на выпускном экзамене, в мае, у Маяковского наоборот, единица ноль, единица вздор, голос единицы тоньше писка, с ней, мол, справится один, любой, и даже слабые, если двое.

      Ну и поэт! Иногда просто здорово, чего уж тут вилять. Там, например, где:

      Мария, дай! Тело твое буду любить,

      Как любит инвалид свою единственную ногу

      ...................................

      Это было, было в Одессе,

      Приду в четыре, сказала Мария,

      Восемь, девять, десять.

      Слышу, как больной с кровати, спрыгнул нерв…

      Вошла ты, резкая как нате,

      Муча перчатки замш.

      Знаете, я выхожу замуж.

      Что ж, выходите,

      Видите, спокоен как?

      Как пульс покойника.

      Вы говорили, Джек Лондон, деньги, любовь, страсть!

      А я видел, вы Джоконда, которую надо украсть.

      И после этого всего: Ваше слово, товарищ маузер… Кастетом кроиться миру в черепе… Моя милиция меня бережет…

      Фидельсон бредит машинами, так он и вычитал где-то: Маяковский в Париже купил «Рено» – красавец, столько-то лошадиных сил, внутри обивка такая-то – и этот красавец едет с ним в Москву. И еще говорил, что Маяковский был слаб на женщин, в Париже сразу влопался в Таню Яковлеву и стих написал: Нам сейчас нужны такие Длинноногие, чужие. Иди сюда, на перекресток моих рук… И Саша это слышит от Фидельсона, потом мы с ней, в тот вечер у них на темной веранде, и в окно видим знакомый силуэт.

      Вообще-то, странный малый был этот лучший, талантливейший поэт нашей советской эпохи, как объявил Сталин. Застрелился из-за женщины. А изображал камень, мужчину на все сто, гремел, рычал. Не пожалел покойного Есенина:

      Вы ушли, как говорится, в мир иной.

      Пустота, летите, в звезды врезываясь,

      Ни тебе аванса, ни пивной,

      Трезвость…

      Ах, молодец, рубанул, итить твою маковку, как говорит дед.

      Когда нас с Колей захлопнули

Скачать книгу