Нет другой двери… О Гоголе и не только - Владимир Воропаев

Скачать книгу

России и некоторых обитателей, собрание картин самых невозмутительных. Но ничего не помогло».

      Узнав, по всей видимости, от самого Снегирева о толках цензоров, Гоголь поспешно забрал рукопись и через В. Г. Белинского отправил ее в Петербург. Вместе с рукописью, которую Белинский должен был передать князю Владимиру Федоровичу Одоевскому, Гоголь вручил письмо к нему, в котором сообщал о запрещении «Мертвых душ»: «Рукопись моя запрещена. Проделка и причина запрещения все смех и комедия. <…> Вы должны употребить все силы, чтобы доставить рукопись Государю». Одновременно Гоголь отправил письма к А. О. Смирновой и к Императору Николаю I (письма не сохранились).

      Слух о «запрещении» рукописи в Москве быстро распространялся и приобретал, по-видимому, уже нежелательный для Гоголя оборот. В дело вмешалось было высшее начальство. В письме к князю В. Ф. Одоевскому от конца января 1842 года Гоголь уже хлопочет за «своего цензора» («мой цензор» – так называет он Снегирева в письме к Плетневу). «Гр<аф> Строганов (попечитель Московского учебного округа. – В. В.) теперь велел сказать мне, что он рукопись пропустит, что запрещение и пакость случились без его ведома, и мне досадно, что я не дождался этого неожиданного для меня оборота, мне не хочется также, чтобы цензору был выговор. Ради Бога, обделайте так, чтобы всем было хорошо…»

      В петербургской цензуре главное затруднение возникло с «Повестью о капитане Копейкине». В письме от 1 апреля 1842 года цензор Александр Васильевич Никитенко извещал Гоголя: «Совершенно невозможным к пропуску оказался эпизод Копейкина – ничья власть не могла защитить от его гибели, и вы сами, конечно, согласитесь, что мне тут нечего было делать».

      Запрещение «Повести…» Гоголь воспринял как непоправимый удар. «Выбросили у меня целый эпизод Копейкина, для меня очень нужный, более даже, нежели думают они (цензоры. – В. В.). Я решился не отдавать его никак», – сообщал он 9 апреля 1842 года Николаю Яковлевичу Прокоповичу. «Уничтожение Копейкина меня сильно смутило! – писал Гоголь на следующий день П. А. Плетневу. – Это одно из лучших мест в поэме, и без него – прореха, которой я ничем не в силах заплатать и зашить. Я лучше решился переделать его, чем лишиться вовсе. Я выбросил весь генералитет, характер Копейкина означил сильнее, так что теперь видно ясно, что он всему причиною сам и что с ним поступили хорошо. Присоедините ваш голос и подвиньте кого следует».

      Вместе с письмом к Плетневу Гоголь послал новую редакцию «Повести…» для передачи ее цензору Никитенко. А ему самому в тот же день писал, имея в виду историю капитана Копейкина: «…вы сами можете видеть, что кусок этот необходим, не для связи событий, но для того, чтобы на миг отвлечь читателя, чтобы одно впечатление сменить другим, и кто в душе художник, тот поймет, что без него остается сильная прореха. Мне пришло на мысль: может быть, цензура устрашилась генералитета. Я переделал Копейкина, я выбросил все, даже министра, даже слово “превосходительство”. В Петербурге за отсутствием

Скачать книгу