Время потрясений. 1900-1950 гг. - Дмитрий Быков 100 лекций о русской литературе XX века

Скачать книгу

веселое, самое милое:

      Что ж делать,

      что багрянец вечерних облаков

      на зеленоватом небе,

      когда слева уж виден месяц

      и космато-огромная звезда,

      предвестница ночи —

      быстро бледнеет,

      тает

      совсем на глазах?

      Что путь по широкой дороге

      между деревьев мимо мельниц,

      бывших когда-то моими,

      но променённых на запястья тебе,

      где мы едем с тобой,

      кончается там за поворотом

      хотя б и приветливым

      домом

      совсем сейчас?

      Что мои стихи,

      дорогие мне,

      так же как Каллимаку

      и всякому другому великому,

      куда я влагаю любовь и всю нежность,

      и лёгкие от богов мысли,

      отрада утр моих,

      когда небо ясно

      и в окна пахнет жасмином,

      завтра

      забудутся, как и все?

      Что перестану я видеть

      твоё лицо,

      слышать твой голос?

      Что выпьется вино,

      улетучатся ароматы

      и сами дорогие ткани

      истлеют

      через столетья?

      Разве меньше я стану любить

      эти милые хрупкие вещи

      за их тленность?

      Странно, что Цветаева в это же время утверждает, что её стихам «настанет свой черёд, как драгоценным винам», и это её утешает. Кузмину, наоборот, очень нравится, что и вина выпьются, и стихи забудутся, и ткани истлеют. Вот эта тленность ему мила, как ни странно, потому что, если бы это не было таким кратковременным, если бы за браслеты на запястьях не были бы проданы рощи, эти рощи не были бы так милы.

      Кузмин воспринимает это всё как нормальный, прекрасный ход вещей. Может быть, именно благодаря этому эти хрупкие странные стихи прошли совершенно невредимыми сквозь всё кошмары XX века. До сих пор мы их читаем, их помним. Кушнер вспоминает, что самая счастливая книжная покупка в его жизни – это купленные на первую зарплату «Александрийские песни» Кузмина в знаменитом «Букинисте» на Литейном. Ни одна книга не принесла ему столько радости. Просто нести их домой, поставить на полку. И действительно, от самого факта, что Кузмин присутствует рядом с нами, становится как-то уютнее и радостнее жить. Не этого ли мы ждём от всякой настоящей поэзии?

      В наше время гомосексуальность особенным грехом не считается. В чём именно греховность? В том, что он не испытывает тревоги, вины, стыда? Неужели грешно наслаждаться и радоваться жизни на фоне надвигающейся катастрофы?

      Нет, совсем не грешно. Скажу больше, может быть, в том, чтобы радоваться жизни на фоне надвигающейся катастрофы, есть какой-то особенный подвиг. В том, чтобы ощущать тревогу, вину и грех, нет никакой заслуги, это мы сами слишком хорошо умеем. А вот извлекать из жизни радость и смысл умели немногие.

      Тут ведь в чём проблема? Сама по себе гомосексуальность – проблема довольно дутая. Это ещё Веничка Ерофеев писал в «Москва – Петушки», помните? «У публики ведь что сейчас на уме? Один гомосексуализм. Ну, ещё арабы на уме, Израиль,

Скачать книгу