Скачать книгу

примерно раз в неделю)[687]. Позже, приблизительно с 1938 года, для них ввели форменную одежду. Вместо прежнего разнобоя первых лет узников облачали в одинаковые куртки и брюки в широкую полоску, так называемую зебру, в сине-белую полоску летом, в сине-серую зимой, с номерами каждого заключенного на груди. В небольших первых лагерях охранники нередко обращались к заключенным по фамилии; в крупных концлагерях конца 1930-х годов заключенные вместо фамилий выкликались по номерам[688].

      Вновь прибывшие нередко терялись в море на первый взгляд совершенно неотличимых собратьев. Но, присмотревшись, начинали замечать, что узники поделены на различные группы, что существует определенная их иерархия. Одежда одних заключенных была опрятнее, жили они в лучших условиях, и – что главное – они часто носили на груди знаки так называемых капо[689]. Имелись и особые разноцветные значки для обозначения категории заключенного. Введенные впервые в некоторых из первых лагерей, такие знаки различия были стандартизированы приблизительно в 1937–1938 годах, когда эсэсовцы стали размещать разноцветные треугольники на форменных брюках и куртках для определения, к какой из групп относится узник, а группы различались по виду (предположительно) совершенных ими преступлений[690]. Цвет треугольника оказывал определяющее влияние на жизнь заключенных лагерей, соперничая по значимости разве что с полом, ибо с мужчинами и женщинами в лагерях обращались по-разному.

      Лагерная рутина

      Невзирая на кажущееся однообразие, ни один день в концентрационных лагерях не походил на предыдущий. В зависимости от лагеря, времени года и конкретного года постоянно менялись графики распорядка дня. Кроме того, эсэсовцы, единственные распорядители лагерным временем, отнюдь не стремились к тому, чтобы жизнь заключенных вошла в некое русло привычности и предсказуемости, и поэтому предпочитали держать узников в состоянии перманентной неизвестности. Пробуждаясь по утрам, заключенный не знал, какие именно издевательства и злодеяния готовит день грядущий, но понимал, что ежедневная рутина в любой момент может быть нарушена очередной прихотью лагерных СС[691]. И все же процесс унификации лагерей неизбежно выражался в некоем устоявшемся порядке. Во всех лагерях дни подразделялись на отличные друг от друга временные периоды, отмечаемые воем сирен или перезвоном колокола, – еще один элемент, заимствованный от упорядоченного армейского или тюремного бытия[692].

      День в концентрационном лагере для мужчин начинался очень рано, еще затемно; в летний период подъем был около 4 часов утра или даже еще раньше. Заключенные ополаскивали лицо водой, наскоро проглатывали завтрак (хлеб или кашу, запивая жидким чаем или суррогатным кофе), торопливо мыли оловянные чашки и тарелки, убирали их в шкафчики и переходили к заправке коек. Покончив с этим, они покидали отведенные им отсеки и направлялись на

Скачать книгу


<p>687</p>

До этого подобного единообразия не было. В одних лагерях заключенных подстригали очень коротко либо вообще наголо (1933–1934 гг.); в других им позволялось сохранить даже подобие причесок (см. фотоснимки в Morsch, Sachsenburg, 227–237). О требованиях к внешнему виду узников начиная с 1936 г. см.: Там же, 286, 304–307; DaA, Nr. 7566, K. Schecher, «Rückblick auf Dachau», без указания даты, 230–232; LBIJMB, MF 425, L. Bendix, «Konzentrationslager Deutschland», 1937–1938, vol. 5, 3; Neurath, Gesellschaft, 68–69.

<p>688</p>

В некоторых лагерях зимняя форма имела зеленые полосы вместо синих; Schmidt, «Geschichte». Форменная одежда нового образца была введена в разное время между 1937–

<p>689</p>

О привилегиях определенных категорий заключенных см.: LBIJMB, MF 425, L. Bendix, «Konzentrationslager Deutschland», 1937–1938, vol. 4, 33–34.

<p>690</p>

OdT, vol. 1, 91–95; Baganz, Erziehung, 165; DaA, Nr. 7566, K. Schecher, «Rückblick auf Dachau», без указания даты, 90. О новаторстве лагерей Дахау и Эстервеген см.: Knoll, «Homosexuelle Häftlinge», 65; Lüerßen, «Wir», 90–91.

<p>691</p>

Sofsky, Ordnung, 89.

<p>692</p>

DaA, 9438, A. Hübsch, «Insel des Standrechts» (1961), 77–78; Naujoks, Leben, 34; Freund, Buchenwald! 121.