Скачать книгу

и одевать будем до смерти на казенный счет».

      Из приведенной цитаты видно, что Хрущев настойчиво стремится дистанцироваться от описанных процедур в глазах слушателей. Его акцент на «социалистической законности» – несомненная попытка восстановить некое правовое сознание. Ни один из тех процессов не опирался на статьи Уголовного кодекса. Процессы проходили в правовом вакууме, где предъявленного врага народа могли бездоказательно обвинить в невероятных преступлениях и приговорить единственно путем всеобщего одобрения.

      Доклад 1956 года не предотвратил новых прокатившихся по стране волн арестов по доносам и подозрениям211. Не прекратились и вымогательства признаний вины, приговоры к принудительным работам. В следственных изоляторах и лагерях обычным делом оставались расстрелы по обвинениям в шпионаже, агитации и подготовке покушений. Однако сам факт произнесения этой речи не только произвел сенсацию в коммунистическом мире, но и как бы возвестил о некоем повороте. Для лагерной литературы это стало началом, которое, впрочем, еще не означало публикации. Скорее можно сказать, что самиздат осознал свою неофициальную роль инстанции тиражирования и распространения212, а тамиздат – свою издательскую задачу за границей.

      8. Дальнейшая история. Бескровная казнь: Ефим Эткинд, Иосиф Бродский

      Итак, масштабные клеветнические кампании с фатальными для жертв последствиями по-прежнему оставались в советской повестке дня и затрагивали самые разные институции213. Университеты, например, могли обвинить своих же признанных, почитаемых, заслуженных сотрудников с учеными степенями в неких промахах («установленных» на высшем уровне). Жертвой такого процесса стал литературовед Ефим Эткинд, с 1952 года – профессор кафедры французского языка ленинградского Педагогического института им. Герцена. В изданных в Лондоне в 1977 году «Записках незаговорщика» (нем. пер.: «Бескровная казнь. Почему мне пришлось покинуть Советский Союз») он рассказывает о заседаниях совета института и совета факультета по его делу. Рассказ о пережитом он начинает с признания в том, что несет «соответственность» за события в родной стране, которым не помешал. Повторяя ахматовское выражение «черный стыд», он говорит о стыде за ложь, притворство и создание граничащего с самообманом иллюзорного мира, который называет «показухой». Он приводит множество примеров показухи – этой советской версии потемкинских деревень: например, полное преображение городского облика во время визитов иностранцев. Многократно подчеркивает он границу между «ими» и «нами», которую следовало соблюдать в любой ситуации, причем «они» воплощали власть, перед которой «мы» оставались беззащитными. Это разделение общества на две части переживалось как угроза.

      Главным пунктом обвинения в его случае было предположение, что он владеет «клеветнически[ми] произведения[ми]» – в частности, рукописью солженицынского «Архипелага ГУЛАГ». (Так сказано в Записи заседания

Скачать книгу


<p>211</p>

См. об этом: Putz M. «Auf dem Weg nach vorne. Politikhäftlinge sind wir!» Politische Gefangenschaft, transnationale Netzwerke und Identitätskonstruktion Andersdenkender in der Sowjetunion der 1960er bis 1980er Jahre // (Hi-)Stories of the Gulag / Eds. Fischer von Weikersthal, Thaidigsmann. P. 101–131.

<p>212</p>

О цензуре и деятельности самиздата см.: Eichweide W. Archipel Samizdat // Samizdat: Alternative Kultur in Zentral- und Osteuropa. Die 60er bis 80er Jahre / Hg. W. Eichweide. Bremen, 2000. S. 8–19; Kissel W. S., Thun-Hohenstein F. Trajekte subversiver Texte. Die Zirkulationsströme des russischen Samizdat // Trajekte 2. Newsletter des Zentrums für Literaturforschung. 2000. S. 23–26.

<p>213</p>

См.: Kissel W. S. Die Sowjetunion als Zivilisation: Eine begriffshistorische Studie // Anzeiger für slavische Philologie. 2018. Bd. XLVI. S. 125–156.