Скачать книгу

поэта, обожавшего собак:

      Я люблю зверье.

                          Увидишь собачонку —

      тут у булочной одна —

                          сплошная плешь, —

      из себя

              и то готов достать печенку.

      Мне не жалко, дорогая,

      ешь! (4: 183)

      Параграф пятый

      Ювеналов бич

      Искусство – не социология, оно обращено не к обществу, а к личности, ее судьбе и только через нее к обществу. Его борьба с обществом становится тем более раблезиански издевательской, чем более общество оскотинивается. Персонажи такого общества – анонимны. Они – физиологические особи, озабоченные исключительно одним – бесперебойным функционированием своего материально-телесного низа (по бахтинской трактовке Рабле).

      Май ли уже расцвел над городом,

      плачет ли, как побитый, хмуренький декабрик, —

      весь год эта пухлая морда

      маячит в дымах фабрик.

      Брюшком обвисшим и гаденьким

      лежит на воздушном откосе,

      и пухлые губы бантиком

      сложены в 88.

      Внизу суетятся рабочие,

      нищий у тумбы виден,

      а у этого брюхо и все прочее —

      лежит себе сыт, как Сытин. (1: 99)

      Это – обобщенный портрет капиталиста (врага революции, врага любви) – тупой и богатый соперник нищего поэта. Маяковский бродит по городу полуголодный. И везде видит одну и ту же сцену, как будто написанную Рабле:

      Вижу,

      вправо немножко,

      неведомое ни на суше, ни в пучинах вод,

      старательно работает над телячьей ножкой загадочнейшее существо.

      Глядишь и не знаешь: ест или не ест он.

      Глядишь и не знаешь: дышит или не дышит он.

      Два аршина безлицого розового теста:

      хоть бы метка была в уголочке вышита. (1: 112, 113)

      Когда поэт посмотрел влево, увидел образину, по сравнению с которой первая показалась воскресшим Леонардо да Винчи. Все эти персонажи Маяковского напоминают гастроляторов Рабле: «Все до одного были тунеядцами. Никто из них ничего не делал, никто из них не трудился. и была у них, видно, одна забота: как бы не похудеть и не обидеть чрево. Пантагрюэль сравнил их с циклопом Полифемом, который у Еврипида говорит так: “Я приношу жертвы только самому себе и моему чреву, величайшему из всех богов”»[21]. Но Маяковскому докучают не только эти разбухшие гастроляторы, но и те поэты, «от книг которых в волосах заводится мокрица и сердце обрастает густым волосом». Он убежал из дома, влекомый тоскою к людям. Ни на улицах, ни в кинематографах, ни в кафе людей он не встретил. Вид двух обжирающихся толстосумов окончательно добил его. Поэт в отчаянии:

      Нет людей.

      Понимаете

      крик тысячедневных мук?

      Душа не хочет немая идти,

      а сказать кому? (1: 113)

      Параграф шестой

      Ювеналов бич (продолжение)

      После

Скачать книгу


<p>21</p>

Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль / Пер. Н. Любимова. М., 1966. C. 568–569.