LITMIR.BIZ

После крупной победы над Швецией в Северной войне царь Петр I принял титул «императора». Если до этого страна именовалась Московской Русью, Московским царством, Русской землей или Россией, то отныне она была символически преобразована в «империю». Означало ли это, что произошло некое коренное изменение в развитии страны? И если да, то что именно изменилось? Разве прежде в восприятии государственной элиты еще не существовало империи? И что понимали современники Петра I и его преемниц под «империей»? Заложило ли это понимание основы имперского сознания, которое существует и в наши дни? Книга Рикарды Вульпиус исследует XVIII век как поворотный момент в истории страны и показывает, что процесс формирования империи в царской России вовсе не шел по какому-то исключительному «особому» пути. Дискурсы и практики цивилизаторства, аккультурации и ассимиляции, которыми оперировало российское государство, обнаруживают многочисленные параллели с образом мысли и действиями других колониальных империй. Анализируя институт подданства и практику взятия в заложники нехристианских народов Востока и Юга, исследовательница показывает, как существовавшая в России до XVIII века идея ассимиляции соединяется с европейским цивилизаторским дискурсом и приводит к формированию всеобъемлющего имперского самосознания российской элиты. Рикарда Вульпиус – профессор Мюнстерского университета, специалист по истории Восточной Европы.

Подробнее

Много ли общего можно найти между добровольным заточением в монастыре и принудительным пребыванием в тюрьме? Как различные подходы к лишению свободы и системы наказания, характерные для средневековых монашеских общин, были усвоены современными пенитенциарными учреждениями? К каким выводам может привести сравнение опыта Западной и Восточной Европы? Ответы на эти вопросы ищут авторы статей данного немецко-российско-французского сборника. Первая его часть посвящена монастырям как многофункциональным местам заключения, вторая – встраиванию тюрьмы в городское пространство, а третья – дискурсам и практикам лишения свободы в различных хронологических, национальных или институциональных контекстах. Представленные в сборнике работы не складываются в историю прогресса от мрачного Средневековья до просвещенной современности: вместо этого авторы анализируют отдельные пространства и модели поведения, сравнивая российский опыт с западноевропейским и находя между ними неожиданные сходства.

Подробнее

Первый по-настоящему глобальный конфликт Нового времени – Семилетняя война (1756–1763 гг.) – занимает скромное место в отечественной историографии. Участие России было отмечено блестящими триумфами над самой грозной в Европе прусской армией, но драматические повороты политики привели к тому, что эти победы остались без видимых результатов, а война оказалась невостребованной в национальной исторической памяти. Между тем колоссальные военные усилия России отразились на социальных, культурных, экономических процессах, которые во многом повлияли на развитие страны в последующие десятилетия. Международный авторский коллектив ставит перед собой задачу не просто пробудить у читателя интерес к эпохе и открыть новые источники, но и показать Семилетнюю войну как часть европейской истории России. Книга создает объемный образ военной эпохи и рассказывает о различных ее сторонах – от армии, дипломатии, внутренней политики и экономики до информационного освещения войны, самосознания ее участников и современников.

Подробнее

Стоит ли верить расхожему тезису о том, что в дворянской среде в России XVIII–XIX века французский язык превалировал над русским? Какую роль двуязычие и бикультурализм элит играли в процессе национального самоопределения? И как эта особенность дворянского быта повлияла на формирование российского общества? Чтобы найти ответы на эти вопросы, авторы книги используют инструменты социальной и культурной истории, а также исторической социолингвистики. Результатом их коллективного труда стала книга, которая предлагает читателю наиболее полное исследование использования французского языка социальной элитой Российской империи в XVIII и XIX веках. В ней обсуждаются главные темы российской мысли и литературы и предлагается новый взгляд на влияние и последствия билингвизма на российское общество, на политику, культуру и литературу в Российской империи на протяжении длительного периода. Кроме того, исследование предлагает взглянуть на франкофонию как на общеевропейское явление Нового времени – то есть не ограничиваться опытом одной страны или составляющих ее социальных групп для того, чтобы понять, как языки и соотносимые с ними культуры и нарративы, пересекая национальные границы, могут заимствоваться разными нациями. Книга была удостоена премии Марка Раева за лучшее исследование о России XVIII века и премии Ричарда Геппера за лучшее исследование в области французской культуры и языка (French studies).

Подробнее

Изучение социокультурной истории перевода и переводческих практик открывает новые перспективы в исследовании интеллектуальных сфер прошлого. Как человек в разные эпохи осмыслял общество? Каким образом культуры взаимодействовали в процессе обмена идеями? Как формировались новые системы понятий и представлений, определявшие развитие русской культуры в Новое время? Цель настоящего издания – исследовать трансфер, адаптацию и рецепцию основных европейских политических идей в России XVIII века сквозь призму переводов общественно-политических текстов. Авторы рассматривают перевод как «лабораторию», где понятия обретали свое специфическое значение в конкретных социальных и исторических контекстах. Книга делится на три тематических блока, в которых изучаются перенос/перевод отдельных политических понятий («деспотизм», «государство», «общество», «народ», «нация» и др.); речевые практики осмысления политики («медицинский дискурс», «монархический язык»); принципы перевода отдельных основополагающих текстов и роль переводчиков в создании новой социально-политической терминологии.

Подробнее

Чудесные исцеления и пророчества, видения во сне и наяву, музыкальный восторг и вдохновение, безумие и жестокость – как запечатлелись в русской культуре XIX и XX веков феномены, которые принято относить к сфере иррационального? Как их воспринимали богословы, врачи, социологи, поэты, композиторы, критики, чиновники и психиатры? Стремясь ответить на эти вопросы, авторы сборника соотносят взгляды «изнутри», то есть голоса тех, кто переживал необычные состояния, со взглядами «извне» – реакциями церковных, государственных и научных авторитетов, полагавших необходимым если не регулировать, то хотя бы объяснять подобные явления. Российский опыт встречи с иррациональным рассматривается авторами сборника в общеевропейском контексте; подобный сравнительный анализ позволяет критически пересмотреть расхожее утверждение об особой предрасположенности русской культуры к мистицизму и неумопостигаемости.

Подробнее

Новое время – эпоха появления на исторической сцене современной личности (modern Self). Долгое время этот процесс связывали с «расколдовыванием мира» и стремлением человека преодолеть «несовершеннолетие по собственной вине», отождествляемое с религией. Однако и сама вера, подверженная в Новое время обновлению и переменам, представляет собой средоточие формирования современной личности в Европе. Об этом свидетельствуют материалы духовной автобиографики. Если речь идет о России, то и тут становление личного самосознания, начавшееся в XVII веке, обычно описывают как результат «обмирщения» государства и общества. О роли и месте веры в этом процессе известно гораздо меньше. Представленный сборник – попытка заполнить лакуну и тем самым оспорить обязательный конфликт модерности и религиозности. Книга не только предлагает под иным углом взглянуть на известные эго-тексты, но и вводит в научный оборот новые источники, среди которых – поденные записки, мемуары, дневники, автобиографии, церковные летописи и письменные исповеди.

Подробнее

С XVII до XIX века модели воспитания дворянина в Европе претерпели сильные изменения, выразившиеся в новых институциональных формах и систематизации новых практик: распространении домашнего воспитания и образовательных путешествий, известных как Гран Тур, переводе преподавания с латыни на национальные языки, введении новых дисциплин с целью дать дворянину профессиональные навыки… Важнейшим элементом и движущей силой этих изменений была постоянная и все нарастающая циркуляция идей в европейском пространстве, поэтому в книге рассматривается эволюция моделей и практик воспитания дворянства разных европейских стран. Особое внимание уделяется Российской империи: история воспитания дворянства в этой части Европы менее разработана, чем для Западной Европы, в то время как изучение таких стран, как Россия, позднее включившихся в процесс общеевропейских культурных трансферов, позволяет сделать важные наблюдения и сравнения, проливающие свет на суть этого явления на всем Европейском континенте. Каковы были цели воспитания дворянина? В какой мере можно говорить о распространенности моделей дворянского воспитания в Европе и можно ли отметить их национальную или региональную специфику? Как именно эти модели адаптируются к целям модернизации и к социальным изменениям в местном контексте? Привела ли критика, которой подвергалось воспитание дворянства, к отказу в этой среде от традиционных практик воспитания? На эти и другие вопросы авторы этой книги дают свои ответы.

Подробнее

Что значат для демократии добровольные общественные объединения? Этот вопрос стал предметом оживленных дискуссий после краха государственного социализма и постепенного отказа от западной модели государства всеобщего благосостояния, – дискуссий, сфокусированных вокруг понятия «гражданское общество». Ответ может дать обращение к прошлому, а именно – к «золотому веку» общественных объединений между Просвещением и Первой мировой войной. Политические теоретики от Алексиса де Токвиля до Макса Вебера, равно как и не столь известные практики от Бостона до Санкт-Петербурга, полагали, что общество без добровольных объединений неминуемо скатится к деспотизму. В центре данного исследования – социальная практика в разных странах и регионах (Россия, немецкие государства, включая Австро-Венгрию, Франция, Британская империя, США), которая нередко возникала под влиянием общих идей, но политические последствия могла иметь противоположные.

Подробнее