LITMIR.BIZ

      – Соня, – осторожно начал Артём, словно ступая по тонкому льду. А потом – была не была! – провалился в пропасть.

      – Соня, вы же знаете, что вы мне нравитесь?

      Соня медленно повернула голову к нему, покраснела, сжала губы. Неловко кивнула.

      – Я бы… Мы бы… Вы… ты… очень славная, – зачем-то ляпнул Артём и замялся.

      – Тёма… – Соня тоже замялась и покраснела сильнее. – Я нашла у мамы список… Не спрашивай, как. Там есть… – она оглянулась по сторонам, но все, кажется, были увлечены представлением. Она привстала на цыпочки и остаток фразы прошептала Артёму на ухо.

      – Но он же старый! – возмутился Артём так же шёпотом. – Они все! Соня! Не надо!

      – Сама не хочу! – укоризненно посмотрела на него Соня. – Я надеюсь, до лета они все отвалятся. Или помрут, – добавила она философски.

      Артём покачал головой:

      – Про таких мать говорит, что до ста лет. Хочешь, я спрошу у неё?

      – Что? – опасливо спросила Соня.

      – Что она скажет насчёт вас, – ответил Артём, – в смысле, со мной. В смысле, нас, если суммарно.

      – Тёма! – Соня опять покраснела. – У меня за душой же ничего. Фамилия только эта бестолковая. В смысле – ты чудесный! Но ты же себе всё испортишь.

      – Это вы, Соня, всё себе испортите, если помолвитесь, – отрезал Артём. – Вот.

      – О, – сказала Соня, хлопая ресницами. – Ого. Ладно. Если меня поведут подписывать под конвоем, я распишусь левой рукой.

      – Очень на это надеюсь, – церемонно ответил Артём. Наклонился, словно хотел что-то прошептать, и, обнаглев, поцеловал Соню куда-то в район маленького холодного уха.

      – Ой, – сказала Соня, глядя куда-то перед собой.

      Впрочем, она улыбалась.

      Глава 3

      Вечер поэзии

      Роману об этом знать не следовало; Артём чувствовал, что тот лишь посмеётся над его слишком ранними попытками устроить семейную жизнь, да ещё и с одной из сестер, каждую из которых Роман ставил несоизмеримо ниже себя. Поэтому он составил другу компанию и отправился в одну из квартир, которые прятались в чинных и благородных московских переулках. Внешне они никак не отличались от остальных – так же на окне торчал какой-нибудь фикус, так же уютно свешивалась подсвеченная жёлтым светом штора – внутри, однако, сходство пропадало.

      «Бесстыдство, полумрак, дым, стон и хаос», как описывала эту квартиру позже одна не очень известная в узких и широких кругах поэтесса и на допросе в полиции, и в цикле «Мятная прострация».