LITMIR.BIZ

Скачать книгу

Дмитрий Травин так описывает этот исторический момент:

      «Ментальная неготовность россиян к восприятию рыночных и демократических реформ породила авторитарный характер преобразований. С одной стороны, общество не было готово самостоятельно и демократично принимать решения о трансформации системы, с другой же – оно оказалось вполне лояльно власти, узурпирующей его права…»21.

      А так описывал свои впечатления от событий 1993 года менее интеллигентный 32-летний на тот момент зампред Госкомимущества Альфред Кох:

      «По Смоленской площади идут. Лица перекошены. Давно идут, уже пару часов. С Октябрьской. Где Ленин. Уже озлобились подходяще. Переворачивают автомобили – тогда сплошь „жигулёнки“. Поджигают. Громят витрины. Мелкие лавочники – первые жертвы. Всегда. Сами себя заводят. Кричат. Видеть их противно. <…> Ба, а ведь это народ!»22.

      Самые востребованные в этих кругах образы дала повесть Михаила Булгакова «Собачье сердце», ставшая доступной массовому советскому читателю как раз только в 1987 году. Шариков стал именем нарицательным для того самого типа людей, которые, по мнению Александра Оболонского, смяли досоветский моральный социальный порядок. Сама интеллигенция ассоциирует себя, разумеется, с профессором Преображенским – жертвой этого процесса.

      Культуролог из Йельского университета Росен Джагалов пишет об этом в статье «Антипопулизм постсоциалистической интеллигенции»23: «В блестящем исследовании, посвящённом рецепции этой повести и её кинопостановки (1988) в кругах позднесоветской интеллигенции, Мишель Ривкин-Фиш объясняет популярность этого текста тем, что представители интеллигенции воспринимали его как оправдание растущего социального неравенства конца 1980-х – начала 1990-х. Попытка профессора Преображенского превратить собаку в человека рассматривалась петербургскими друзьями Ривкин-Фиш как притча о тщетности советского, да и традиционно-интеллигентского, проекта „просветить“ социальные низы. Хам есть хам, и никакими усилиями этого не изменишь».

      Мишель Ривкин-Фиш в упомянутом исследовании задавалась вопросом, почему радикальные рыночные реформы иногда приветствовались даже теми, кто от них пострадал – представителями «бюджетной интеллигенции» нижнего звена. Медсёстры поясняли ей, что смотрят на процесс расслоения как на реставрацию воображаемого дореволюционного порядка, в котором образованные элиты и интеллигенция имели «естественные» привилегии и который был нарушен шариковыми и швондерами. Булгаковский образ революционного люмпена, отбирающего комнаты в квартире выдающегося научного деятеля, они приняли за чистую монету, за исторический артефакт, который когда-то якобы существовал на самом деле. Спустя 30 лет этот демофобский образ работает так же, но уже на новом витке своей популярности.

      Новому дискурсу ненависти к народным

Скачать книгу