LITMIR.BIZ

      В последний день учебы, встав с постели, преподаватель был объят непонятным для него новым концентрированным чувством, вобравшим отголоски каждого по чуть-чуть и дошедшим до абсолюта. Вихрь, водоворот непомерного желания, тоски, любви, радости и горя, их истерия, агония, сотрясали его из чувственнородного кратера, закручиваясь воронкой внутри, готовой вовлечь в себя все живое.

      Четверг был вечером их встреч. Обуреваемый сантиментами, он надел лучший костюм, новую шляпу, сбрызнул бороду горьким ароматом духов и стал жить в ожидании сумерек, в предвкушении катарсиса, который по его собственной логике ему должно было принести задуманное резюме сегодняшнего последнего променада. Долгие минуты, складывавшиеся в часы, томили, словно солнце вялит виноград в несобранной лозе, морщиня его и увеличивая концентрацию сахара. Время так же усиливало чувства. Медленное, текучее – оно, как пазл, собирало день секундной стрелкой, и когда картинка сложилась, учитель вышел из дома.

      В школе он провел урок, выдохнув с облегчением, что тот закончился, попрощался с коллегами и отправился к привычной беседе. Как обычно, по истоптанной дороге шли двое друзей: белокожий отрок и тридцатилетний долговяз, как дерево и тянувшийся к нему росток, но последний уже не тянулся к высокому брату: он обратился в сторону света, уже не нуждаясь в покровительстве и ощущая чувство всеобъемлющей свободы и власти красоты, которую подчеркивало весеннее солнце. Сумерки все никак не хотели ложиться на город, поэтому привычного таинства поднятых тем не получалось. Разговоры были о красоте природы и человека, о продолжении одной в другом, о поле, о продолжении одного в другом, о единстве и объединении.

      За этими речами двое подошли к углу двора, и юный герой повести, в противовес привычному «до свидания», сказал, что мамы сегодня нет, и раз уж это последняя встреча, он готов угостить учителя чаем.

      Они поднялись на пятый этаж, открыли дверь, повернули замок, и, даже не попив чая, вихрь из чувственнородного кратера, возникший еще утром, поглотил Олега. Но было ли это насилие, когда ученик пригласил вожделеющего учителя, видя очевидность его желания, заведомо зная, для чего он идет, наблюдая, как дергается его губа, словно у просящего молока кота, когда кокетством он отталкивал его философские речи, когда диалоги о божественности стремились его трудами к красоте земной, человеческой, переходя в плоскость собственной заигрывающей персоны, когда он улыбался не по естеству, а театрально, когда он по-взрослому осознанно и самостоятельно поддерживал эти встречи и прятал их в своем молчании (не рассказывая о них матери)? Кто больший насильник: Лолита или Гумберт?

      Память

Скачать книгу