LITMIR.BIZ

      «Я незаметно на дереве, в листьях,

      Наполняю жизнь свою смыслом,

      Пряду свою тонкую нить.

      Нас очень много на дереве рядом,

      И каждый рожден шелкопрядом,

      И прядет свою тонкую нить.

      А моря до краев наполнялись по каплям,

      И срослись по песчинкам камни,

      Вечность – это, наверно, так долго.

      Мне бы только мой крошечный вклад внести,

      За короткую жизнь сплести

      Хотя бы ниточку шелка» (c).

      И у меня непременно родится твой сын. Как айсберг в глубине морей,

      я выношу его в своем нутре, и под утро буду гладить по щеке, шептать

      «amore mio» впервые по-настоящему. В красоте его синеньких вен, его

      улыбок, взрослений, качелей я буду искать острова запретных плодов

      и вкушать, не боясь Бога. А он, как котенок, будет мурлыкать и пропускать

      сквозь пальцы мои замечанья. Я стану старше и научу не ранить, а главное —

      не раниться, огибая любой север, чужой север, любя разных и всяких.

      Он станет сильнее, чем я, и уже к полудню жизни откроет мне тайну,

      для чего я открывала глаза, искала по темным углам правду, твой сын,

      мой мальчик, любимый мальчик. Когда он дышит во сне, на кухне

      стоят часы, и я боюсь шевелить губами в немом «крепче», боюсь спугнуть,

      разбудить, нарушить завет; он внутри, мой сын, твой мальчик.

      У меня непременно будет он; суть в том, что я вытравлю в нем свои масти,

      оставив почву лучшим побегам, победам его я буду предпочитать его радость,

      и в нежной коже, мраморной коже, следов не оставив, словно лезвием острой

      пики, я нарисую ему счастье. Привет передам из гордой страны, где люди все вместе,

      но каждый сдыхает как может. В рифмах о кафель в ванной вдребезги распадаться

      и срастаться в единый атом, зная, что меня теперь двое; в твоем сыне я вижу все,

      что так хотела видеть в себе, если бы ты был рядом. А знаешь, он тоже такой же,

      словно в нем каждая драма – заранее травма, которой не хватит места во мне.

      Это жестоко; не просто ребенок, а замысел перед Богом и против Бога за все больное,

      что было во мне из-за тебя. Когда он дышит во сне, я слышу свой голос, и мне

      пятнадцать, и я в платье из синего шелка стою на перекрестке веры и правды и выбираю

      веру. Когда он дышит во мне, планета стоит на месте, и я разрастаюсь – меня

      вдвое больше; когда он дышит, ты знаешь, счастье – это странное слово, словно забытое

      всякой Библией мира, – становится ощутимо. Как скальпель по коже его движенья,

      я бы боялась за каждое слово его из слов, что лучше не говорить вовсе.

      Я бы растила его в нем самом, самым ярким солнцем в своей орбите,

      самым честным словом в любой молитве, мой мальчик

      с косыми глазами, с твоими руками, твой сын. Не от тебя.