LITMIR.BIZ

Скачать книгу

над стариной и над новизной, и благоговеющее только пред одним нестареющим и вечным. Итак, поэзия наша не выразила нам нигде русского человека вполне, ни в том идеале, в каком он должен быть, ни в той действительности, в какой он ныне есть» (курсив мой – В. К.).

      Итак, по признанию Н. В. Гоголя, облагораживающего, позитивного воспитательного воздействия на общество поэзия не оказывала. Да к тому же не была зеркалом, отражавшим русскую жизнь, ее лучшие стороны. Кроме того, она была неведома большей части русского народа, даже его образованной элите. А востребованной была лишь та часть поэзии, которая либо развлекала, либо была сатирой на явления русской жизни.

      Иван Солоневич, русский публицист (1891–1953), бывший с 1934 года в эмиграци, размышлял о роли русской литературы в подготовке революции. И он пришел к выводу, что художественная литература в России до 1917 года была преимущественно дворянской. Но в любом случае она была страшно далека от народа, не выражала его интересов, не отражала адекватно жизнь народа. Т. е. была «кривым зеркалом» русской жизни. Вот что он, в частности, писал в своей наиболее известной работе «Народная монархия» (1951)[45]:

      «Психология русского народа была подана всему читающему миру сквозь призму дворянской литературы и дворянского мироощущения. Дворянин нераскаянный – вроде Бунина, и дворянин кающийся – вроде Бакунина, Лаврова и прочих, все они одинаково были чужды народу. Нераскаянные – искали на Западе злачных мест, кающиеся искали там же злачных идей. Нераскаянные говорили об азиатской русской массе, кающиеся – об азиатской русской монархии, некоторые (Чаадаев) – об азиатской русской государственности вообще. Но все они не хотели, не могли, боялись понять и русскую историю, и русский дух. Лев Толстой доходит до полной, – конечно, кажущейся – беспомощности, когда он устами Кознышева или Свияжского никак не может объяснить бедняге Левину – так зачем же, собственно, нужны народу грамота, школы, больницы, земство. Дворянству они не нужны – и Левин формулирует это с поистине завидной наивностью. Но зачем они нужны народу? И нужен ли народу сам Левин? До этого даже Толстой договориться не посмел: это значило бы поставить крест над яснополянскими гнездами – такими родными, привычными и уютными. Что делать? Все люди – человеки. Пушкин точно так же не смог отказаться от крепостного права, как и Костюшко, требовавший в своем знаменитом универсале немедленного освобождения польских крестьян – для их борьбы с Россией, – своих крестьян так и не освободивший…

      Толстой сам признавался, что ему дорог и понятен только мир русской аристократии. Но он не договорил: всё, что выходило из пределов этого мира, было ему или неинтересно, или отвратительно. Отвращение к сегодняшнему дню – в дни оскудения, гибели этой аристократии, – больше, чем, что бы то ни было другое – толкнуло Толстого в его скудную философию отречения. Но трагедию надлома переживал не один Толстой – по-разному ее переживала вся

Скачать книгу