LITMIR.BIZ

      Собраться. Шапка, шарф, перчатки.

      Шнурки потуже затянуть.

      И, воздух дверью распечатав,

      обрадовать морозом грудь.

      Опаздывать. Сбивать ледышки,

      давить ботинком хрупкий лед,

      нести пенал, тетради, книжки

      и сменку. Ранец – кашалот,

      тьма, поглотившая Иону.

      Ты, извлекающий из тьмы

      цитаты, формулы, законы,

      начало и конец войны,

      застанешь парту Эрисмана,

      пиджак мышиный, шерстяной.

      Вставать зимой до света, рано

      учиться засветло зимой,

      чтоб, увидав на перемене

      снег над излучиной реки,

      ты рыжей написал Елене

      неровным почерком стихи.

      Когда припомню у окна

      нежаркий вечер мая,

      в ком настоялась тишина —

      подвижная, живая;

      закат не думал пламенеть —

      вместо него обновой

      сирени вызвались гореть

      цветы ярко-лиловы;

      и я на воздух говорю,

      что все ещё припомню

      тебя и ночь, тебя, зарю

      и беспорядок комнат,

      высокий дом, вокруг – дома,

      кусты, машину, зданья

      (есть ожидания тюрьма

      и сахар ожиданья)

      и – запоздалый твой приход,

      на улице высокой

      часов остановивший ход

      твой золотистый локон;

      летел окурок на газон,

      и – ни о чем не думать;

      твой выключенный телефон —

      спасение от шума, —

      как вспомню – и неважно где,

      и кто мы, и откуда, —

      есть тот настой на тишине

      и это в жизни чудо.

      Когда железо ржавое на Юг

      качнулось с лязганьем, когда сердилось, глохло, —

      отцы моих растерянных подруг

      прилипли к стеклам.

      Но вышли – кто с лопатой, с кулаком,

      с решимостью, как с поднятым плакатом, —

      весь Юг – Джанкой, Очаков, Конотоп —

      встал образом распятым.

      Оно – железо, – движимо извне

      чужой сторонней волей,

      несло раздел обширной стороне.

      Бронею диким полем,

      земле кромсая гусеницей грудь,

      по полю стрекотали танки.

      Как от немецкой «Зингер» точный путь —

      стежок от вышиванки.

      И всадники, и тот, кто подавал

      тупым концом копья сегодня губку,

      Не видели меж тёмных туч овал —

      нырнувшую на дно голубку.

      От копоти покрышек небеса

      покрыты были горькой власяницей,

      Такой, что небо превратилась в сад,

      где не гнездиться птицам.

      Но выше, чуть поодаль, в стороне

      престольного стола, наверно, слева,

      где

Скачать книгу