Jam session. Хроники заезжего музыканта - Анатолий Головков

Скачать книгу

кино.

      – И кисель варить твоя очередь.

      Егоров бежит к умывальнику, чистит зубы пальцем, щетку снова украли. Ищет бритвенный станок, станка нет. Он перепутал: в музыкалке не росли еще у него ни усы, ни борода. На зеркале кто-то зубной пастой начертал: «Жизнь говно!»

      На фоне этой истины лицо Егорова – еще не Никиты Николаевича, а просто Никитки – без синих кругов под глазами, брылей на скулах и горестной складки на лбу. И никакого намека на плешь – волосы торчком.

      Влад уже воду греть поставил. С таким кипятильником – лезвие бритвы, зажатое между спичками, – через минуту будет готово.

      – Снова земляничный, – ворчит Водкин, вынимая из тумбочки последний брикет. – Хоть бы абрикосовый или там яблочный для разнообразия!

      Один давит брикет ложкой до крошева, сыплет в кружку, другой размешивает. Водкин разливает кисель по стаканам, остатки батона пополам. Из коридора тянет жареным, Никита втягивает ноздрями пряный воздух. Картошка на смальце, а сверху яичница. На свой вкус, говорит он Владу, он бы еще посыпал данную еду укропом и молотыми, знаешь ли, семенами кориандра.

      – Везет деревенским, – говорит Водкин, дуя на кисель. – И почему люди не выбирают, где им родиться?

      – А не хотел бы ты родиться негром на острове Бали? Грыз бы бамбук.

      – Где этот Бали, ты хоть знаешь?

      – Вроде в Африке.

      – Сам ты Африка. Хватай гудок, побежали.

      Восемь утра. Вместо первой пары лекций – хор, потом обязательное фоно, музлитература, ничего хорошего. Но попробуй прогулять, стипендии лишат, и тогда что?

      Хористы собираются в аудитории, похожей на зал прощания в крематории; дежурные, проклиная судьбу, пришли еще раньше, разложили подставки.

      Со стороны выглядит как лестница в небо.

      Егоров часто развлекал себя фантазией: он поднимается по мосткам вверх, проникает через потолок и ржавую крышу в небо, пронзает облака, чтобы очутиться в ином мире, где небо под ногами, а в вышине – только блюзовая синева и солнце.

      Осень за окнами, тяжелый сумрак, словно черти накурили; все зевают, лампы слепят глаза, не то, что петь – жить не хочется.

      И вот уже шепоток: Амадей идет!

      Влад проталкивается в ряд первых теноров, Никита лезет на верхотуру, к басам.

      Распевка.

      Чем выше они поднимаются по ступенькам хроматической гаммы, тем крепче и сочнее и точнее голоса. Дежурные раздают ноты; Водкин смотрит на Егорова, подмигивает: разыграем Амадея. Он, Влад, уже с тенорами договорился. Девчонки испугались, заупрямились. Егоров пошептался с басами. Амадей взмахнул рукой: песня о Ленине, хуже блевотины. И почему каждое утро с нее начинают, как с гимна?

      Солист поет:

      – Ле-е-нин…

      – Ста-а-алин, – вторят заговорщики.

      Солист краснеет, но продолжает:

      – …это весны-ы цветенье. Ле-енин…

      – Ста-а-алин! – отзывается хор.

      – …это побе-еды клич!

      Рифмуется

Скачать книгу