Скачать книгу

раз тебе долбить! – проворчал приятель. – А соната оч-чень хороша. Ты заметил конец? Ни грохота, ни шёпота. Оборвалась – и всё. Как в жизни… А где ты был?

      – С немцами. Рождество встречал, – усмехнулся Рубин.

      Так они и разговаривали, не видя друг друга, почти откинув затылки друг к другу на плечи.

      – Молодчик. – Глеб подумал. – Мне нравится твоё отношение к ним. Ты часами учишь Макса русскому языку. А ведь имел бы основание их и ненавидеть.

      – Ненавидеть? Нет. Но прежняя любовь моя к ним, конечно, омрачена. Даже этот безпартийный мягкий Макс – разве и он не делит как-то ответственности с палачами? Ведь он – не помешал?

      – Ну, как мы сейчас с тобой не мешаем ни Абакумову, ни Шишкину-Мышкину…

      – Слушай, Глебка, в конце концов, ведь я – еврей не больше, чем русский? и не больше русский, чем гражданин мира?

      – Хорошо ты сказал. Граждане мира! – это звучит безкровно, чисто.

      – То есть космополиты. Нас правильно посадили.

      – Конечно, правильно. Хотя ты всё время доказываешь Верховному Суду обратное.

      Диктор с подоконника пообещал через полминуты «Дневник социалистического соревнования».

      Глеб за эти полминуты рассчитанно-медленно донёс руку до приёмника и, не дав диктору хрипнуть, как бы скручивая ему шею, повернул ручку выключателя. Недавно оживлённое лицо его было усталое, сероватое.

      А Прянчикова захватила новая проблема. Подсчитывая, какой поставить каскад усиления, он громко беззаботно напевал:

      Хьюги-Буги, Хьюги-Буги,

      Самба! Самба!

      6. Мирный быт

      Глеб Нержин был ровесник Прянчикова, но выглядел старше. Русые волосы его, с распадом на бока, были густы, но уже легли венчики морщин у глаз, у губ и продольные бороздки на лбу. Кожа лица, чувствительная к недостаче свежего воздуха, имела оттенок вялый. Особенно же старила его скупость в движениях – та мудрая скупость, какою природа хранит иссякающие в лагере силы арестанта. Правда, в вольных условиях шарашки, с мясной пищей и без надрывной мускульной работы, в скупости движений не было нужды, но Нержин старался, как он понимал отведенный ему тюремный срок, закрепить и усвоить эту рассчитанность движений навсегда.

      Сейчас на большом столе Нержина были сложены баррикадами стопы книг и папок, а оставшееся посередине живое место опять-таки захвачено папками, машинописными текстами, книгами, журналами, иностранными и русскими, и все они были разложены раскрытыми. Всякий неподозрительный человек, подойдя со стороны, увидел бы тут застывший ураган исследовательской мысли.

      А между тем всё это была чернуха, Нержин темнил по вечерам на случай захода начальства.

      На самом деле его глаза не различали лежащего перед ним. Он отдёрнул светлую шёлковую занавеску и смотрел в стёкла чёрного окна. За глубиной ночного пространства начинались розные крупные огни Москвы, и вся она, невидимая из-за холма, светила в небо неохватным столбом белесого рассеянного света, делая небо тёмно-бурым.

      Особый стул Нержина – с пружинистой спинкой,

Скачать книгу