LITMIR.BIZ

Скачать книгу

      Читаю каждый вторник я

      Без лести и обмана драмы

      Или романы без вранья.

      Там на груди своей широкой

      Из дальних плаваний

      матрос

      Лиловые татуировки

      В наш сухопутный край

      занёс.

      Там я, волнуясь и ликуя,

      Читал,

      забыв о кипятке:

      «Мы не оставим мать родную!» –

      У партизана на руке.

      Там слышен визг и хохот женский

      За деревянною стеной.

      Там чувство острого блаженства

      Переживается в парной.

      Там рассуждают о футболе.

      Там

      с поднятою головой

      Несёт портной свои мозоли,

      Свои ожоги – горновой.

      Но бедствий и сражений годы

      Согнуть и сгорбить не смогли

      Ширококостную породу

      Сынов моей большой земли.

      Вы не были в раю районном,

      Что меж кино и стадионом?

      В той бане

      парились иль нет?

      Там два рубля любой билет.

      Теперь вопрос к вам: на какие классические стихи гораздо более знаменитого и, в общем, рискну сказать, более масштабного поэта это больше всего похоже? Конечно, да, это Пастернак «На ранних поездах»! И если когда-то Лидия Чуковская называла Пастернака попыткой переиграть Блока в мажоре, то это попытка переиграть Пастернака на саксофоне или на каком-то ещё менее культурном, более народном инструменте. Я бы даже рискнул сказать – на балалайке. Это страшно, конечно, звучит. Давайте признаемся себе, что это стихи плохие, ну плохие, и плохие они по множеству параметров, прежде всего потому, что они межеумочные. В них удивительным образом сочетается прицельная, абсолютно прозаическая зоркость взгляда, масса жёстких и очень своевременных, чётких деталей. Действительно, кто ещё упомянет, что у партизана татуировка «Не забуду мать родную» совершенно матерная? А кто ещё с такой жёсткостью и с такой пристрастностью опишет эти изуродованные мужские тела, когда двое одноруких друг другу спины трут? Это страшная такая неореалистическая панорама, и среди всего этого: «Ширококостную породу сынов моей большой земли» – то, что легко прозвучало бы у Луконина, у Щипачёва – у поэтов второго ряда при всей их субъективной честности. Плохие это стихи именно потому, что в них ещё есть очень несвойственная Слуцкому комиссарская гордыня: а я парюсь в этой бане, где два рубля любой билет, а вы в той бане парились иль нет? А что плохого, если человек не парился в этой бане, если он моется в индивидуальной ванне? Нет, вот есть такой страшный комиссарский вопрос: «Ты записался б добровольцем? В той бане парились иль нет?» Но чего нельзя отрицать? Это новая лексика, безусловно, и это новое зрение, потому что это человек, который увидел массу трагических, страшных вещей, о которых не принято говорить, от которых принято отводить глаза. А Слуцкий не отводит, Слуцкий прицельно смотрит на то, что больше всего травмирует.

      Ещё, пожалуйста, пример из той же книги, стихи, посвящённые Ольге Берггольц, и, кстати говоря, уже не такие плохие,

Скачать книгу