LITMIR.BIZ

      Восточными словами, как урюком,

      Подслащивал поэт свой пресный быт,

      А проходя по Трубной, слышал – в люках

      Река Неглинка, спрятавшись, бурлит.

      И сквозь чугун в оставленные щели,

      Казалось, шепчет темная вода

      О дне, когда прощавшихся с Кащеем,

      Здесь поджидала страшная беда.

      Над городом печаль в гудках басила,

      Летя от стен Кремля на Колыму…

      Но девочкою лет шести Россия

      Надолго в память врезалась ему.

      Слепая и губительная сила,

      Что двигалась от Сретенских ворот,

      Ее водоворотом уносила, —

      Водоворотом, звавшимся – народ.

      В Колонном зале, в пальцах комкав шапки

      И не стесняясь набегавших слез,

      У пьедестала с гробом шагом шатким

      Свою беду и боль поток тот нес.

      Слиянием мистерии и яви

      В прикрытых крепом люстрах свет не гас,

      Но даже если розы там не вяли,

      То стража их меняла каждый час.

      А с Трубной кровь уже смывали чью-то,

      Следы беды сметали поскорей,

      И мартовские ветры дули люто

      Меж траурных столичных фонарей.

      Не глазами, но сердцем

      Строк касаюсь печальных —

      Тех, что Герман Плисецкий

      Не сумел напечатать.

      Ах, стихи из архива

      Среди записей личных —

      Будто ветер охрипший

      В подворотнях столичных

      Лет простуженных, серых

      От печалей и пыли,

      Где по-своему все мы

      Гнетом мечены были.

      Сколько душ там сломалось,

      Что казались – из стали!

      Но остались слова ведь,

      Пусть в тени, но остались.

      Гнездо диктатора в Кунцево.

      Притихшие разговоры.

      Кусочек империи куцый

      За темным глухим забором.

      Хозяин давно сменился

      И кто там сейчас – бог ведает.

      Спросить бы воды, извинившись,

      Но лучше, конечно, без этого.

      Вдали силуэт охранника,

      Собачий лай голосистый,

      Казалось, что-то отравлено

      На этой земле российской.

      Природа летняя властвовала

      С завидным упорством воина,

      О генерале Власике

      Подумалось мне невольно.

      Случайно ли все еще помнится

      Средь зелени той сочно-рьяной

      Засохшая ель – покойница,

      Осыпавшаяся, но упрямая.