Скачать книгу

отверг тот, прыгать – так всем, иначе дома не поймут.

      И мы прыгнули. На берег выбрались мокрые до нитки, стуча зубами от холода, и припустились бегом в поликлинику. А это на Перекопе, то есть около трех километров. Махнули мигом и в поликлинику ворвались мокрые, но еще теплые.

      – Что с вами, ребята? – заголосила регистраторша.

      – Провалились под лед в ручей на Гудованцева, – хрипло пробормотал Сега.

      – Бегите к кабинету, сейчас градусники принесу.

      Рассевшись у кабинета, мы заложили под мышки градусники, но так, для вида. Мы уже умели нащелкивать температуру, главное здесь – не перестучать. Когда наши термометры достигли отметки за 38, вынули их и держали уже в руках. Очередь большая, но тут случай исключительный, нас быстро вызвали в кабинет по одному. Послушали, записали показания градусников и всем выписали освобождение на три дня. Оставалось только прибежать домой и залечь в постель хотя бы до вечера. И никто: ни врач, ни родители – ничего не заподозрили. Вот Сега, вот голова!

      Удивительно другое. Я, так тяжело и подолгу болевший в раннем детстве, перенесший, кажется, все детские болезни и не детские, вроде малярии тоже, совершенно перестал болеть, как только пошел в школу. Разве что руку ломал дважды, причем одну и ту же – левую. Один раз совсем уж смешно: упал с крыльца, и на тебе – перелом повыше ладони. Вроде бы не такая уж и серьезная по мальчишеской жизни проблема. Но беда в том, что хирург в травмопункте так пыхтел, так тяжело дышал перегаром, что я едва дождался конца гипсования. А явившись через полтора месяца для снятия гипса, узнал, что кость срослась неверно, под углом. И мне тот же хирург самолично вновь сломал, стукнув ею о край хирургического столика. И еще полтора месяца в гипсе.

      Вторичный перелом пришелся на кисть все той же левой руки, когда мы с Сегой боролись на снегу и рука неловко подвернулась под спину…

      Ненапрасное прекрасное

      В ту пору я всерьез увлекся рисованием. Мать поддержала и в скромном нашем бюджете выделила необходимые копейки на альбомы, карандаши, краски. Я до сих пор помню их: узенькие коробочки с надписью по всей ширине «Спартак», в пенале которых находились цветные карандаши шести цветов. И акварельные краски на маленькой бумажной палитре, с пуговками красок в двенадцать цветов.

      За рисунки на уроках получал только отличные оценки. Но дело не в этом. Мне нравилось рисовать. И дома, зимой особенно часто, я освобождал стол от всего на нем до того находившегося и ставил натуру. Из чудом сохранившихся рисунков разглядываю сегодня будильник и рядом чернильницу с ручкой-вставочкой; графин со стаканом; тарелку с разрезанной буханкой хлеба; кружку с блюдцем; портфель с пеналом цветных карандашей; опять графин со стаканом, ложкой в нем и сахарницей… Рисовал все подряд.

      Закон развития – от простого к сложному – выразился в переходе к копированию портретов вождей мирового пролетариата. Сохранились портреты Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Владимира Ильича. А вот портрета Сталина нет. Почему? Наверное, боялся.

Скачать книгу