Скачать книгу

в современном, веберианском смысле», ни просто «декорацией», а являлся «частью более широкой правовой системы разрешения споров, которая включала посредников, третейских судей и другие стороны, занимавшиеся сделками, переговорами или другими путями, способствовавшими неформальному урегулированию конфликтов»[6]. Иными словами, раннемодерные государства превращались в модерные благодаря органичному сочетанию таких свойств, которые в социальной теории часто рассматривают как полярные категории: централизация/децентрализация, персонализм/публичность, власть закона/власть обычая. Обнажая способность таких теоретических бинарных оппозиций вводить в заблуждение, правовые культуры раннего Нового времени черпали силу в подручном материале социальных и политических взаимодействий.

      Изучение внутренней организации государств ставит под вопрос представление, что государственное строительство раннего Нового времени вело к образованию национальных государств. В перспективе, возможно, так и происходило, но в XVI–XVIII веках в государственном устройстве сохранялось определенное многообразие. Среди европейских государств наблюдался континуитет от достаточно унитарных монархий, в которых все же королям приходилось сотрудничать с парламентскими, дворянскими и другими социальными институтами (Англия и Франция), до, по Чарльзу Тилли, государств с «фрагментированным суверенитетом» (Швейцария, Северная Италия и часть Священной Римской империи), где власть была распределена по рыхлым конфедерациям городов, княжеств и т. п. Многие другие страны были континентальными империями: Османская, выгнувшаяся аркой на юг, Речь Посполитая, Россия, простершаяся от Балтийского моря до Сибири, империя Габсбургов от Испании до Нидерландов и Венгрии. Правители поликонфессиональных, полиэтничных империй были вынуждены, согласно Карен Борки, «делить контроль с разнообразными опосредующими организациями и с местными элитами, религиозными структурами и органами местного управления, а также с другими многочисленными привилегированными институтами» как в центральном ядре державы, так и на периферии. Эти государи в основном объединяли свои империи за счет наднациональной религиозной идеологии; они осуществляли контроль при помощи разнообразных стратегий – от терпимости к различиям и интеграции элит до предотвращения складывания центров власти вокруг местных элит и использования принуждения. Имперские власти были настолько связаны необходимостью вести постоянные переговоры с местными сообществами для получения средств и осуществления контроля, что исследователи называют имперский суверенитет «многослойным», «разделенным» и «делегированным»: «Суверенитет часто был больше мифом, чем реальностью, больше тем, что политики говорили об организации своей власти, чем действительным качеством этой организации»[7].

      В иной исследовательской перспективе изучение государственного строительства

Скачать книгу


<p>6</p>

Brewer J., Hellmuth E. Introduction // Rethinking Leviathan: The Eighteenth-century State in Britain and Germany / Eds. J. Brewer, E. Hellmuth. Oxford and New York: Oxford University Press, 1999. P. 11–12; Breen M.P. Patronage, Politics, and the “Rule of Law” in Early Modern France // Proceedings of the Western Society for French History. 2005. № 33. P. 95–113.

<p>7</p>

Tilly C. Coercion, Capital and European States: AD 990–1992. Rev. pbk. edn. Cambridge, Mass.: Blackwell, 1992. P. 20–31; Barkey K. Empire of Difference: The Ottomans in Comparative Perspective. Cambridge University Press, 2008. P. 9–15, цит. на с. 10; Benton L.A. A Search for Sovereignty: Law and Geography in European Empires, 1400–1900. Cambridge University Press, 2010. P. 30–33, цит. о «мифе» на с. 279. Бербанк и Купер об империи и нации: Burbank J., Cooper F. Empires in World History: Power and the Politics of Difference. Princeton and Oxford: Princeton University Press, 2010. P. 1–3 (рус. пер. введения к книге: Бербанк Дж., Купер Ф. Траектории империи // Мифы и заблуждения в изучении империи и национализма. М.: Новое издательство, 2010).