Скачать книгу

и усердствовали с одиноким Платоновым. Теперь пускай кто-нибудь тронет меня – зубы выбью и штаны заставлю испортить. Я знаю теперь, чем и кем они были вооружены[265].

      Прости за скучное письмо: завтра – новое.

      Все мои силы устремлены на отъезд отсюда и на месть кое-кому.

      Привет тебе, моя любимая.

      Берегись гриппа. Не ставьте Тоткин горшок в уборную – это же верная зараза.

      Береги и балуй Тотку. Андрей.

      Печатается по первой публикации: Архив. С. 473–474. Публикация Н. Корниенко.

      {119} М. А. Платоновой.

      13 февраля 1927 г. Тамбов.

      Тамбов, 13/II, 9 ч[асов] вечера.

      Как ты поживаешь, старушка моя? Я неустанно тружусь над стихами. Многие пришлось переработать. Очень устаю на службе – не от работы, а от войны. Всетаки здесь трудно мне. Все время один и один, тебя всё нет и нет. Сегодня (воскресенье) я совсем не выходил из дому. Окруженный враждебными людьми, я одичал и наслаждаюсь одними своими отвлеченными мыслями. Поездка моя по уездам была тяжела[266]. В Козлове я ночевал на вокзале.

      В 4 ч[аса] ночи из I класса меня выдворили (стали убирать помещение), и я спал с безработными в III классе.

      Я узнал много жестокого и нового от безработных. Они приехали с Кавказа и едут в Сибирь. Утром я с ними пил чай, угощая их за свой счет и слушая их необычайные рассказы. Жизнь тяжелее, чем можно выдумать, теплая крошка моя. Скитаясь по захолустьям, я увидел такие грустные вещи, что не верил, что где-то существует роскошная Москва, искусство и пр[очее]. Но мне кажется – настоящее искусство, настоящая мысль только и могут рождаться в таком захолустье, а не в блестящей, но поверхностной Москве.

      Но все-таки здесь грустные места, тут стыдно даже маленькое счастье.

      Оставим это…

      Любимой женщине судьбою я поручен –

      И буду век с ней сердцем неразлучен…

      [267].

      А телом – надолго разлучен. Какая жестокая и бессмысленная судьба – на неопределенно долгое время оторвать меня от любимой. Утешение мое, что я живу для ребенка и, кажется, способен пережить ради него самую свирепую муку. Хотя я много раз в жизни чувствовал предсмертное холодное страдание. Ты знаешь, как бывает пусто тогда, – как в позднее теплое лето в пустой тишине покинутых полей.

      Извини меня, но я ничему хорошему не верю. Всё, что я пишу, питается из какого-то разлагающегося вещества моей души. Ты, конечно, гораздо бо´льшая оптимистка, чем я. И это мне нравится в тебе (сам этого не имею). Ты могла бы быть счастливой и с другим, а я нет.

      Когда я тебе перевел телеграфом 50 р[ублей], то ты, не спросив меня (я тебе почтой потом послал еще.

      40 р[ублей]), сразу заявила – «я быстро найду себе друга и защитника». А если бы я тебе перевел 500 р[ублей], ты бы, наверное, мне написала другое. Всё это в сопоставлении с прошлыми фактами заставляет меня сильно тосковать.

      Я как-то долго представлял в воспоминаниях нашу первую встречу, наши первые дни. Помню, какая ты была нежная, доверчивая и ласковая со мной. Неужели это минуло невозвратно? Дальше того, как я тебя обнял и поднял твою юбчонку в темных сенях,

Скачать книгу


<p>265</p>

Старая профессура имела мало соприкосновений с возглавляемой Л. Троцким левой оппозицией. Скорее всего, Платонов намекает на другой – «правый» – лагерь оппозиции, связанный с идеологией русской эмиграции, – сменовеховство, к которому и социально, и ментально были близки старые профессора-мелиораторы. В конце 1926 г. все издания сменовеховцев в СССР были закрыты.

<p>266</p>

Платонов рассказывает эпизод из своей поездки в Козловский уезд. В 1927 г. безработица и крестьянское отходничество достигли в СССР угрожающих масштабов. Власть рассматривала сложившуюся ситуацию как «проклятое наследие» бывшего господства помещиков и капиталистов; бредущие по стране в поисках работы сезонные рабочие видели в этом антинародный, к тому же антибедняцкий, характер власти и не стеснялись в выражениях (см.: «Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину о положении в стране (1922–1934 гг.). Т. 5. 1927 г. М., 2003).

<p>267</p>

Скорее всего, строки Платонова.