Сезанн. Жизнь - Алекс Данчев

Скачать книгу

обычные мальчишеские забавы, приправленные поэзией. Девчонки оставались вне игры. Их могли обожать, но дружбы с ними не водили. Под любовью подразумевалось серенадное воспевание предмета поклонения издали – вечная тяга неуправляемого к недосягаемому. В случае Сезанна романтический трепет и чувственное влечение вступали в борьбу с общепринятыми запретами. Ему не хватало уверенности в себе, но в Эксе он всюду был как дома. Знал все ходы и выходы. Он владел местным жаргоном, говорил на местном наречии. Это был его родной язык.

      Классом младше учился пансионер{45} Эмиль Золя. Маленький Эмиль тяжело сходился с людьми. «Мои школьные годы были годами слез», – признается герой его первого, беспощадно автобиографического романа «Исповедь Клода» (1865). «Я был горд, как все любящие натуры. Меня не любили, потому что не знали меня, а я не желал открываться»{46}. Эмиль не владел местным наречием, он говорил с парижским акцентом, да еще и шепелявил; его имя воспринималось как иностранное; он был безотцовщиной (Золя-père[7] умер от плеврита, когда Эмилю было шесть лет); мать и бабушка навещали его каждый день, проводя с ним время в гостиной, специально отведенной для таких встреч. В «логове» пансионеров его считали маменькиным сынком. Он не мог сойти за провансальца. Да и не хотел. В отместку его презрительно обзывали le Franciot – французишка. Он сильно выделялся среди буржуазных эксцев. Они были толстые, он – тощий. Хуже того, он был беден. Его ранняя проза пульсирует отвращением к бездельникам-буржуа. Концовки его романов зачастую очень показательны. Последняя фраза в «Чреве Парижа» (1873) – язвительное замечание персонажа, списанного с Сезанна, – и одна из любимых фраз реального Сезанна: «Ну и сволочи же все эти так называемые респектабельные люди!» Золя жаждал славы и респектабельности. В коллеже Бурбон ему не видать было ни того ни другого. Здесь он для всех только boursier – бурсак, казенный стипендиат, нахлебник. «Попрошайка! – дразнили его однокашники. – Паразит!» Иногда его колотили. Иногда просто переставали с ним разговаривать. «За любую мелочь его подвергали остракизму, – вспоминал Сезанн. – Отсюда и выросла наша дружба… из-за тумаков, которыми меня наградили однокашники – и старшие, и младшие – за то, что не был с ними заодно, а я плевал на запреты, да и вообще не мог я с ним не поговорить. ‹…› Славный малый. Принес мне на следующий день большую корзину яблок».

      Рассказывая об этом лет сорок спустя молодому Жоашиму Гаске, сыну своего товарища по пансиону Анри Гаске, он присовокупил, подмигнув: «Вон еще когда они созрели, сезанновские яблоки!»{47} Яблоки не только были главным сюжетом картин Сезанна, предметом, который ему удалось познать сполна, во всей его округлости, «all round», по меткому выражению Д. Г. Лоуренса, – они были нагружены смыслом и целым комплексом эмоций{48}.

      В романе Золя «Мадлена Фера» (1868) эта история о зарождении дружбы (за вычетом яблок)

Скачать книгу

<p>45</p>

Золя поступил в качестве пансионера в восьмой класс коллежа Бурбон в 1852 г.; на следующий год, перескочив через класс, он стал учиться в шестом классе как полупансионер.

<p>46</p>

Zola. La Confession de Claude. P. 140.

<p>7</p>

Отец, папаша (фр.).

<p>47</p>

Gasquet. Cézanne. P. 35. Книга Гаске «Сезанн» – один из основных и в то же время самых недостоверных источников сведений о жизни художника. Временны́е несоответствия, скрытые заимствования из других работ, назойливая авторская интонация – все это, вместе взятое, ставит серьезный вопрос об аутентичности и достоверности. Совершенно очевидно, что пользоваться воспоминаниями Гаске необходимо с осторожностью. В приведенном отрывке, например, «славный малый» (фр. un chic type) звучит неубедительно и как пример сезанновского речевого колорита, и как характеристика, которую он мог дать Золя. Для зрелого Сезанна chic не было ни комплиментом, ни привычным словцом; этот эпитет он употреблял только в оскорбительном смысле, вероятно вслед за своим любимым Бодлером, и точно такой же смысл вкладывал в это слово Золя. Иначе говоря, Сезанн Гаске – это именно Сезанн Гаске. Тем не менее нам представляется, что этот источник нельзя игнорировать, как свидетельство очевидца и документ эпохи и как одну из составляющих посмертной славы художника. Гаске познакомился с Сезанном в 1896 г. В последующие три года они много общались. По свидетельству жены Гаске, его воспоминания писались в 1912–1913 гг. Они были опубликованы в 1921 и переизданы в 1926 г. С этого момента их широко использовали. На английский они были переведены с большим опозданием, в 1991 г., и вышли под названием «Сезанн Жоашима Гаске», с подзаголовком «Воспоминания и беседы». Беседы, весьма пространные, изобилуют очевидными противоречиями; на английском языке в других переводах они опубликованы в книге: Conversations with Cézanne. P. 108–160.

<p>48</p>

Lawrence. Introduction… // Selected Critical Writings. P. 267, 278 (курсив Лоуренса).