Скачать книгу

своего – уничтожат Сезанна», – сказал он с таким видом, словно его вот-вот стошнит{24}.

      Тот же разговор мог случайно подслушать и Рильке, он тоже был среди посетителей. Пылкий молодой поэт пережил нечто близкое к религиозному откровению. «Я все продолжаю ходить в сезанновский зал, – пишет он жене на десятый день. – Сегодня вот опять два часа простоял перед отдельными картинами: чувствую, мне это для чего-то нужно. ‹…› Но на это уходит уйма времени. Достаточно вспомнить, какое замешательство и недоумение испытывает человек, впервые столкнувшийся с его творчеством, с его именем, которое тоже для него пустой звук. Потом долго-долго ничего, и вдруг – прозрение…»{25}

      На следующий день он пошел туда с художницей Матильдой Фольмёллер. И как всегда, «Сезанн не дал нам посмотреть другие залы. Я все больше понимаю, какое это большое событие». Они принялись изучать картины. Через некоторое время спутница Рильке поразила его своим наблюдением по поводу одной из работ: «Он сидел и просто смотрел, как какая-нибудь собака, без всяких предвзятых и посторонних мыслей». Фольмёллер была проницательной исследовательницей сезанновского метода. «„Здесь, – сказала она, указывая на одно место, – вот здесь (бок яблока) он знал, что сказать, и он это сказал, а тут он еще не знал и оставил кусочек незакрашенного холста. Он делал только то, что знал, ничего другого“»{26}. Сезанн часто повторял, что хочет удивить Париж яблоком, – еще одно многозначительное изречение художника{27}. Прогалина незакрашенного холста у него не менее удивительна, чем яблоко. Это была новая концепция живописи – когда важен не сам предмет, а производимое им впечатление, как сказал Малларме.

      В Зал Сезанна, куда зачастил Рильке, потянулось и молодое поколение художников: Пикассо, Брак, Матисс, Дерен, Дюфи, Грис, Леже, Вламинк, Модильяни, Дюшан – все ходили на Сезанна. Леже глаз не мог отвести от «полотна с изображением двух работяг-картежников» – одного из вариантов знаменитых «Игроков в карты». «Оно дышит правдой и завершенностью». Для Леже старый мэтр был Сезанн – Христос, от которого в конце концов пришлось отречься. История о том, как он, Леже, пытался вырваться из тисков Сезанна, стала одной из его любимых баек. Это стоило ему героических усилий. «И вот в один прекрасный день я сказал: „Zut!“»[4]. И он обрел свободу, а может, ему это только казалось{28}. Для Брака длительное погружение в Сезанна было раскрытием родственной связи, а также анамнестическим процессом – вспоминанием того, что он знал, не зная, что знает. Брак предпринял систематическое исследование Сезанна и того непостижимого «нечто», что мэтр чутко улавливал в живописи. Однако Брака увлекала не только работа, но и жизнь художника. «Сезанн! Он отмел идею мастерства в живописи. Сезанн не бунтарь, он один из величайших революционеров, без всякого преувеличения. Он привил нам вкус к риску. Его личность

Скачать книгу


<p>24</p>

Sickert. Post-Impressionists // The Complete Writings. P. 278.

<p>25</p>

Рильке – Кларе, 10 октября 1907 г. Rilke. Letters. P. 38–39.

<p>26</p>

Рильке – Кларе, 12 октября 1907 г. Ibid. P. 42. Цит. по: Поль Сезанн. Переписка. Воспоминания современников. М., 1972.

<p>27</p>

См.: Geffroy. Claude Monet. P. 328. Годы 1895–1896‑й. Это еще и шутка Сезанна, знатока античной классики, аллюзия на Париса, брошенного на произвол судьбы сына Приама (Парис и Париж по-французски пишутся одинаково – Paris), и золотые яблоки греческих мифов. В то же время это, возможно, реакция на непонимание в академических кругах и намек на то, что художника ассоциируют с яблоками, которые действительно занимают важное место в его творчестве. См., напр., картину Сезанна «Суд Париса» (ок. 1883–1885).

<p>4</p>

К черту! (фр.)

<p>28</p>

Леже – Андре Маре, 1907 г. См.: Fernand Léger. P. 40. Речь идет о картине R 710; Леже – Леону Розенбергу, 6 сентября 1919 г. См.: Les Cahiers. P. 59; Banquier. L’Atelier Léger // Mathey. Fernand Léger. P. 20. Об «Игроках в карты» см. гл. 7.