Скачать книгу

правы.

      – То-то же, – остывает наконец начальник. – Ладно, с Ташкентом мы разберемся. Не забивай голову, у меня там есть… люди. Будут. Давай, заканчивай с чучелом, жди новых указаний и присматривай за «цензура» фрицем.

      Торжественно обещаю следить за Гансом, пока начальство шумно проклинает тот день, в который светило немецкой криминалистики додумалось переехать в Москву. Не знаю точно, что это был за день, со мной Ганс об этом ни разу не откровенничал, но об реальность его тогда шарахнуло знатно – до сих пор отходит.

      После бурного монолога начальство решает проститься. Руку не подает – брезгует. Зря, я вообще-то в перчатках работаю. Прощаюсь, стараясь не демонстрировать радость. Мне одному как-то комфортнее работается. Терпеть не могу, когда кто-то за мной наблюдает.

      Закрываю дверь, задвигаю щеколду, открываю холодильник. Работать нужно быстрее, труп скоро завоняется, но я, как всегда, застываю и пару секунд борюсь с пиететом. Три дня, и никак не привыкну, неловко и поздороваться тянет. Вроде нельзя без этого, неуважительно. Меня, конечно, никто не видит, но все же…

      – Добрый вечер, Владимир Ильич.

      ***

      06.07.1942

      Ташкент. Старый город

      Анвар Хашимов

      Анвар был очень, очень зол. Хорошее дело – Бродяжка чуть не потерялся! Досталось и самому Бродяжке, и Дядьке Тохиру, который приволок его с базару. Теперь они пристыжено молчали, изрядно напоминая дворовую шавку Моську после очередного художества. Бродяжка еще и трясся от ужаса, совсем как Моська. Хорошо, лужу под себя не напрудил.

      Три дня назад, когда Анвар впервые заприметил Бродяжку, тот выглядел совсем диким. Лохматый, ободранный и заросший густой рыжей бородищей, он походил на постаревшего и оголодавшего Карабаса-Барабаса. Анвар отогнал его от арыка Анхор (надо же, пить из арыка!), притащил к себе домой и накормил пловом. Бестолковый Бродяжка врал, что не голоден, пока доведенный до ручки дядька Тохир не обложил его трехэтажным узбекским матом. Тогда найденыш торжественно пообещал, что отработает все до последней крошки, и принялся жадно есть.

      О себе Бродяжка рассказывал много, но как-то бестолково. Звали его, вроде как, Михаил, что очень ему не шло. Еще там была какая-то длинная еврейская фамилия, но Анвар ее не запомнил. В свои сорок шесть Бродяжка не обладал никакой толковой профессией – он гордо звался художником, но в последние годы картин не писал и зарабатывал фотографиями. Анвар долго не мог понять, как можно зваться художником и не писать картин, и в конце концов просто махнул рукой.

      Зимой сорок первого Бродяжка эвакуировался в Ташкент, но впрок это не пошло – эвакуантам жилось не сладко. Четыре месяца он спал в сыром цементном подвале, потом заболел, и друзья-художники выхлопотали ему место в Ташкентской больнице.

      Неделю страдалец валялся на раскладушке посреди коридора (больница была переполнена), и все было как в тумане – пока он не начал идти на поправку, и мерзкие эскулапы не засунули его в старый корпус.

      Бродяжка так живописно описывал ужасное деревянное

Скачать книгу