ТОП просматриваемых книг сайта:
СНВ. Федор Белкин
Читать онлайн.
– О-о-о, вечно твои «но» везде и во всём. Что на этот раз?
Лео посмотрел на почти пустую бутылку, потом на сигареты, затем он повернулся к Артёму, и этот вечер, его атмосфера, этот момент показались ему подходящими для того, чтобы вывернуть эту частичку души наизнанку.
– Ну ты сам спросил. Я не люблю ныть, но… мне очень хочется писать. Но написать я хочу что-то красивое. Знаешь, вот так, чтоб поэтически, чтоб прямо до мурашек. Меня всё время тянет к какому-то романтизму, что ли. Например, я бы с удовольствием описывал бушующие волны, бьющиеся о скалы, писал про густой туман и пытался бы создать образ человека, скорее всего себя, внутри этого бесконечного тумана, с бесконечным личностным конфликтом и поиском его решения. Кстати, вспомнил. Это ведь «Странник над морем тумана». Википедия называет эту картину ярчайшим примером романтизма, – подытожил Лео и замолчал на несколько секунд. Артём слушал внимательно и уже был готов ответить другу. Но Лео вдруг заговорил снова:
– Но похуй туман и Википедию. Вот о чём я говорю! Всё уже было! – Лео заговорил быстрее, более эмоционально. Со стороны казалось, что он как будто повышает голос на Артёма.
– Закаты, звёзды, степи и горы, цветы и птицы, в целом – сама жизнь! Сказать бы об этом всём как-то красиво, свежо! Но как только я стараюсь влепить к этим феноменам какую-либо метафору, подобрать какое-то интересное сравнение, меня накрывает такое чувство неловкости и позора вселенского масштаба, что писать не хочется вообще. Ничего и никогда. Все мои потуги кажутся такими вторичными, такими очевидными. Всё получается таким искусственным, выхолощенным, манекенным. Да и любая тема, идея, концепция – на всём как будто стоит жирная, такая красивая сургучная печать со словами: «Забей. Уже было». В голову назойливо стучатся мыслишки типа: «Это было у Байрона и Лермонтова», «А это речевая фишка Платонова», «Кому вообще в наше время интересно читать про раздирающий небо закат и зияющие в пустоте звезды?», «Не вздумай поднимать тему буддизма, где-то в горах над тобой тихо посмеивается Виктор Олегович». Тьфу ты, бля!
Артём с сочувствием смотрел на друга, но теперь попросту не знал, что сказать. Он сделал попытку снова закурить, но вдруг понял, что не хочет этого делать. Артём чувствовал, что Лео зол и раздражён. И, конечно, он знал, что в первую очередь его друг злится на себя. Лео подошёл к окну и, кажется, совсем не ждал ответа. На улице было мерзко. Первый снег на обочинах проспекта уже успел почернеть. Холодный ветер с микродождём бил в лица прохожим, отчего их гримасы становились ещё злей. Хорошо было находиться тут, на кухне, под теплом тоскливого света от дешёвых лампочек. Теперь Лео видел не только улицу. Его взгляд то падал на собственное размытое отражение в окне, то снова переключался на внешний холодный мир. Лео попытался сосредоточиться только на отражении. Он увидел Артёма, который прокручивал в пальцах сигарету, затем его взгляд скользнул по раковине, заставленной посудой, потом переключился на пожелтевшую