LITMIR.BIZ

Скачать книгу

она приковывалась к ручным, но теперь ручные кандалы надеваются на тачечников редко, в наказание за особые провинности.

      Куда бы ни шел арестант – он всюду везет за собой тачку.

      С нею и спит, на особой койке, в уголке, ставя ее под кровать.

      – На сколько лет приговорен к тачке? – спрашиваю.

      – На два. А до него на этой постели спал три года другой тачечник.

      Я подхожу к этой постели.

      У изголовья дерево сильно потерто. Это – цепью. Пять лет трет это дерево цепь…

      – Дерево, и то стирается! – угрюмо замечает мне один из каторжников.

      Наказание тяжкое, – оно было бы совсем невыносимым, если бы тачечники изредка не давали сами себе отдыха.

      Трудно заковать арестанта «наглухо». При помощи товарищей, намазав кандалы мылом, – хоть и с сильной болью, они иногда снимают на ночь оковы, а с ними освобождаются и от тачки, отдыхают хоть несколько часов в месяц.

      Бывают случаи даже побегов тачечников.

      – Работают у вас тачечники?

      – Я заставляю, а в других тюрьмах отказываются. Ничего с ними не поделаешь: народ во всем отчаявшийся.

      Кругом угрюмые лица. Безнадежностью светящиеся глаза. Холодные, суровые, озлобленные взгляды, – и злоба, и страдание светятся в них. Вот-вот, кажется, лопнет терпение этих «испытуемых» людей.

      Никогда мне не забыть одного взгляда.

      Среди каторжных один интеллигентный, некто Козырев, москвич, сосланный за дисциплинарное преступление на военной службе.

      Симпатичное лицо. И что за странный, что за страшный взгляд!

      Такой взгляд бывает, вероятно, у утопающего, когда он в последний раз всплывет над водой и оглянется, – ничего, за что бы ухватиться, ниоткуда помощи, ничего, кроме волны, кругом. Безнадежно, с предсмертной тоской взглянет он кругом и молча пойдет ко дну, без борьбы.

      – Поскорей бы!

      Тяжело и глядеть на этот взгляд, а каково им смотреть? Среди кандальных содержатся беглые, рецидивисты и состоящие под следствием.

      – Ты за что?

      – По подозрению в убийстве.

      – Ты?

      – За кражу.

      – Ты?

      – По подозрению в убийстве. «По подозрению»… «по подозрению»… «по подозрению».

      – Ты за что?

      – За убийство двоих человек! – слышится прямой, резкий ответ, сказанный твердым, решительным голосом.

      – Поселенец он! – объясняет смотритель. – Отбыл каторгу и теперь опять убил.

      – Кого ж ты?

      – Сожительницу и надзирателя.

      – Из-за чего ж вышло?

      – Баловаться начала. С надзирателем баловалась. «Пойду да пойду к надзирателю жить, что мне с тобой, с поселенцем-то каторжным?» – «Врешь, – говорю, – не пойдешь». Просил ее, молил, Господом Богом заклинал. И не пошла бы, может, да надзиратель за ней пришел – и взял. «Я, – говорит, – ее в пост поведу. Ты с ней скверно живешь. Бьешь». – «Врешь, – говорю, – эфиопская твоя душа! Пальцем ее не трогаю. И тебе ее не отдам. Не имеешь никакого права ее от меня отбирать!» – «У тебя, – говорит, – не спрашивался! Одевайся, пойдем, – чего

Скачать книгу