Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2 - Игал Халфин

Скачать книгу

Красной армии.

      – Ты работал на фракции большевиков с 1918 года, а не было ли попытки восстановить стаж с этого года[?]

      – Нет, это не имело значения.

      – Как это получилось, что ты приехал из белой армии и тебя допускали на нелегальные собрания[?]

      – Дзондаров знал меня хорошо как большевика.

      У Лабутина, по его словам, были заслуги: в декабре 1918 года он участвовал в стачке в Красноярске. «Я, с товарищами, готовился бежать в тайгу, но смычки не было». После чехословацкого переворота он спрятал у себя в квартире библиотеку РКП(б). «Все документы, как список членов партии, так и список товарищей, которые были записаны в отряд Красной гвардии, были уничтожены мною».

      – Скажи, кто занимался расстрелом рабочих дружин в Тайге[?]

      – Одного расстреляли мадьяра, и никаких дружин там не было. <…>

      – Почему-то не пытался бежать из армии, ведь ты был член партии[?]

      Смысл такого вопроса состоял в том, что политическое сознание Лабутина, молодого, но уже опытного рабочего, должно было сформироваться еще до окончания Гражданской войны. Если Лабутину не пришло в голову дезертировать в период испытаний, когда вопрос власти висел на волоске, – он был в партии чужим. С точки зрения недоброжелателей, он просто присоединился к победителям, хотел извлечь выгоду из членства в партийной организации. «Желание было, но не мог бежать, – процедил Лабутин. – Но к тому же там служили партийцы старше меня».

      То, как были прожиты годы испытаний, когда власть переходила из рук в руки, отделяло истинных большевиков от симулянтов. Добровольцам Колчака или участникам карательных отрядов белых указывали на дверь. У многих сибирских студентов требовали представить справку о принужденном вступлении на военную службу. Отсюда ключевой вопрос:

      – Ты скажи определенно, как попал в армию, добровольно или по мобилизации[?]

      – Считаю, что по мобилизации, так как все равно я был мобилизован бы, и из двух зол выбрал меньшее.

      Лабутин восклицал в сердцах:

      Товарищи, можно ли считать такой поступок добровольством? Почему комиссия в этот поступок заключает содержание, которое клеймится всей советской общественностью? Совершенно искренне заявляю, я никогда не хотел, не думал быть добровольцем и не был им. В колчаковской армии я не числился добровольцем.

      И снова:

      Товарищи! Если бы я был действительно добровольцем, разве Дзандаров-подпольщик сказал бы мне о существовании подпольной организации? Разве подпольщик стал бы рекомендовать колчаковского добровольца в партию? Это как-то не вяжется.

      В ячейке хватало желающих ручаться за ответчика. «Я знал раньше, в 1917 году, Лабутина как сочувствовавшего советской власти», – замолвил свое слово первый выступающий. Второй ручался за правдивость автобиографии друга: «Т. Лабутин здесь все рассказывал, по-моему, правильно, т. к. то же самое рассказывал мне в 1920 году. Он был хорошим организатором у нас на рабфаке, во всех делах. Свою автобиографию он рассказывал и при вступлении

Скачать книгу