LITMIR.BIZ

      Даже самые консервативные вечерние газеты говорили, что на Кейбл-стрит собралось не менее ста тысяч человек (и это против четырех тысяч чернорубашечников и десяти тысяч приставленных к ним полицейских!), а газеты полиберальней называли цифру в полмиллиона! Однако и ста тысяч было вполне достаточно, чтобы правительство оценило отношение лондонцев к идеям сэра Освальда: если кто-то и сочувствовал Британскому союзу фашистов, то не до такой степени, чтобы в воскресенье встать с утра пораньше и отправиться в Ист-Энд изъявлять свою волю. Разреши правительство марш коммунистов по Пикадилли, они бы тоже не собрали много сторонников, но вряд ли сто тысяч лондонцев вышли бы на улицы, чтобы этот марш остановить.

      На месте власть имущих Тони бы всерьез задумался об этом соотношении сил, но ему почему-то казалось, что переговоры с кайзером оно не остановит: правительство Британии не прислушивается к своему народу, когда мнение оного расходится с точкой зрения кабинета министров.

      Может быть, и правильно: откуда бы народу знать, что для него лучше? Политика умиротворения рассчитана на то, чтобы англичанам не пришлось воевать с рейхом. Это ли для них не благо? Пусть кайзер воюет с Советской Россией – как лев с крокодилом, – а барон Мюнхгаузен постоит за Ла-Маншем и понаблюдает, как они жрут друг друга. И конечно, Великобритания выступит союзником рейха – будет продавать ему оружие (сказочно на этом богатея) и даже для вида выделит некоторое количество воинских подразделений, которые будут сражаться не за немцев, впрочем, а за британские колонии, где не любят немцев и сочувствуют коммунистам. Опять же, Россия дальше от Англии, нежели Германия, а потому ее иметь врагом безопасней. Вот только что при этом будет с несчастной Францией? А также с Польшей, Венгрией, Чехословакией и другими европейскими странами, лежащими между молотом и наковальней? То есть, конечно, между дьяволом и бездной…

      Тони затушил сигарету и оторвался от вечерних газет, которые просматривал, сидя в углу паба на Белл-лейн. Докеры вовсю праздновали победу и громко хвастались своими подвигами; музыкальный автомат, пыхтя, в пятый раз играл Марсельезу (Интернационала в репертуаре не было).