LITMIR.BIZ

      Когда я вхожу в кабинет, Карл стоит у доски, брызгая на нее водой и стирая записи с предыдущих занятий. Он выглядит хорошо, лучше и немного моложе меня. Жена его тоже выглядит лучше меня. Они любят вместе кататься на лыжах и ходить в походы по выходным. Несмотря на то что мы с Карлом много раз занимались сексом, я все еще поражаюсь неправдоподобию ситуации. Зачем ему меня ебать? Закрываю за собой дверь. Я готова к тому, что он меня бросит, уверена, что он так и поступит, и очень на это надеюсь. Сама бы его бросила, но у меня нет на это сил. Я думаю, положила ли танцевальные туфли для сегодняшнего представления Эмми ей в сумку.

      – Я должен рассказать о нас жене, – говорит Карл. Он убирает губку для доски, проводит рукой по волосам.

      – Что случилось? – спрашиваю я, но уже знаю ответ.

      – Надо сказать ей, что я чувствую, – говорит он.

      – Ничего тебе не надо говорить.

      – Она заслужила знать правду.

      – Мы можем перестать встречаться.

      – Это нечестно по отношению к ней.

      – Мы должны перестать встречаться.

      – Я знаю, что ты чувствуешь то же, что и я.

      Карл берет мою ладонь и нежно целует костяшки, чего раньше никогда не делал. Я отдергиваю руку. «Это сумасшествие, – хочется мне сказать. – Ничего мы не чувствуем». И когда я прижимаю руку к груди, я представляю, как на все это смотрит моя мать, качает головой и говорит: «Дорогуша, ты всегда сама себе усложняла жизнь».

      Джордж Уайтфилд садится рядом с ней. «Достопочтенная мадам, – говорит он, – именно по этой причине я ушел от театральных страстей и стал проповедовать. Ваша дочь уже погрязла в прелюбодеянии и грехе. Весь этот спектакль не спасет ее душу».

      – Она знает о нас, – говорю я.

      – Нет, – говорит Карл. – Только подозревает.

      Он резко прижимает меня к столу, злой и слегка пугающий. Мне страшно, но одновременно я и возбуждена, потому что такого секса у меня еще не было. Он сажает меня на стол, стягивает с меня трусики, а потом мы ебемся, и он даже не пытается сделать мне приятно. Я смотрю через его плечо на периодическую таблицу. Карл – хороший учитель. Он много знает про бейсбол, любит американский футбол, но больше его не смотрит, потому что считает, что это аморально. На руке у него шрам от вырезанной небольшой опухоли, и иногда меня тянет его потрогать, будто шрамы – это места, где мы наиболее уязвимы, не то что толстая кожа, через которую почти ничего нельзя почувствовать.

      Кончив, он прижимает меня к себе, бормочет в ухо, что просит прощения и что любит меня. Он путает меня и то, что мы только что сделали, с кем-то и чем-то еще.

      – Я не люблю тебя, – говорю я. Он вздрагивает. – Не делай того, что не сможешь исправить.

      – Мы уже это сделали.

      – Ты не любишь меня, – говорю я, но он спорит. Как я уже упоминала, у него нет воображения, поэтому он воображает, будто любовь – единственное объяснение произошедшему.

      Ох, Карл, думаю я. Какой же ты идиот.