Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941–1942 гг. - Сергей Яров

Скачать книгу

ков а вспоминала, как головы селедок, полученные ею с военной кухни, оказались в густой черной саже и золе. Воды не было: «А есть так хочется. Терпения нет, и ели как пришлось»[129]. А.П. Бондаренко вспоминала, как военнослужащие разрешили ей взять ящик с очистками, окурками и обгоревшими спичками[130]. Такие случаи, может, и не являлись частыми – но излишне говорить, чтобы кто-то пренебрег хлебом, упавшим в грязь, или кашей, если не хватало посуды.

      В пищу шло все: столярный и обойный клей, олифа, дуранда (жмыхи), отруби, ремни из свиной кожи, гнилые, почерневшие капустные листья («хряпа»), желуди[131]. Ели листья комнатных цветов и свечи[132]. Промывание «сладкой» земли на месте сгоревших Бадаевских складов стало обыкновением – копали ее сами или покупали на рынке[133]. Существовала даже особая такса: верхний слой этой земли, наиболее насыщенный сахаром (глубиной до 1 м) стоил 100 рублей, нижний – 50 рублей[134].

      Брезгливость исчезала быстро – притерпелись и к запаху, и к вкусу этих машинных масел, костяных пуговиц, клея, вазелина для смазки деталей. «…Получил жир технический. Он грязен и вонючий, но теперь ему очень рад, и он выручает» – последнее было главным не только для В.Ф. Черкизова, сделавшего в дневнике такую запись[135], но и для сотен других горожан. Когда в июне 1942 г. строжайше запретили выдавать суррогаты (промышленное сырье) для питания, то выяснилось, что на заводе им. Жданова «рабочие настолько к ним привыкли, что остановить их было трудно»[136].

      «Сколько бы ни ели, все было мало», – заметил тогда один из руководителей завода[137]. Именно весной 1942 г., несмотря на увеличение норм пайка, ощущение голода для многих блокадников стало непереносимым. Месяцы недоедания ударили по ним страшным бумерангом. Некоторые были готовы теперь есть все, невзирая на брезгливость, и разыгрывались сцены, которые показались бы непривычными даже в декабре 1941 г. А.С. Уманская обратила внимание, как в мае 1942 г. одна из женщин, уходя из магазина, не удержалась и здесь же начала есть «только что выданную селедку»[138] – но то ли еще видели весной 1942 г. Вот рассказ заводской работницы, посланной расчищать помойку в марте 1942 г.: «Сняли два или три мертвых тела, слой нечистот и под всем этим нашли довоенную картофельную шелуху, вмерзнувшую в лед, и съели ее тут же, разделив между собой»[139].

      Случай кажется неправдоподобным, если бы мы не узнавали из иных блокадных описаний о тех же трупах во дворах и на помойках, залитых нечистотами[140], о том, как неудержимо съедалось тут же, на месте, все, что считалось съедобным: стоило лишь попробовать и не могли остановиться. Еще более страшное свидетельство об унижении, пережитом голодными людьми, мы обнаруживаем в дневнике Э. Левиной – и также в записи, датированной апрелем 1942 г.[141]. Но и ранее не брезговали ничем, пытаясь хоть как-то утолить чувство голода. Об этом подробно и откровенно написано в воспоминаниях

Скачать книгу

<p>129</p>

Махов Ф. «Блок-ада» Риты Малковой // Нева. 2005. № 9. С. 221.

<p>130</p>

Бондаренко А.П. О блокаде: Архив семьи П.К. Бондаренко.

<p>131</p>

Меттер И. Избранное. С. 107; Борисова Л.Г. [Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 56; Кочетов В. Улицы и траншеи. Записи военных лет. М., 1984. С. 324; Трудное время детства. Воспоминания Галины Казимировны Василевской // Испытание. С. 165.

<p>132</p>

Разумовский Л. Дети блокады // Нева. 1999. № 1. С. 30, 60.

<p>133</p>

«Бойкая молодая баба с двумя девчену[шка]ми (одна кассир, другая для рекламы: «ой покупайте, как вкусно, только переварить») без перерыва отпускали из огромного ведра баночки» (Кок Г.М. Дневник. 19–21 декабря 1941 г.: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 48. Л. 1); см. также: Соколов А.М. Битва за Ленинград и ее значение в Великой Отечественной войне. С. 98; Коноплева М.С. В блокированном Ленинграде. Дневник. 29 октября 1941 г.: ОР РНБ. Ф. 368. Д. 1. Л. 153; Байков В. Память блокадного подростка. С. 62; Воспоминания Анатолия Клавдиевича Лифорова // Испытание. С. 152.

<p>134</p>

Берггольц О. Встреча. СПб., 2003. С. 170.

<p>135</p>

Черкизов В.Ф. Дневник блокадного времени. С. 46 (24 января 1942 г.).

<p>136</p>

Сеничев П.И. Ленинградский судостроительный завод им. А. Жданова в 1941–1943 гг. // «Я не сдамся до последнего…». Записки из блокадного Ленинграда. СПб., 2010. С. 163.

<p>137</p>

Там же.

<p>138</p>

Уманская А.С. Дневник. 19 мая. 1942 г.: ОР РНБ. Ф. 1273. Д. 72. Л. 31.

<p>139</p>

Рассказ блокадницы, выступавшей в школе в 1979 г., был записан О. Гречиной (Гречина О. Спасаюсь спасая. С. 240). Примечательно его продолжение: «Ела не только торф, а и сырые головы от рыб, которые приносила ей из кухни ее подруга – уборщица» (Там же). См. также дневник А.Т. Кедрова: «…В домохозяйстве во двор с верхнего этажи был сброшен труп, на который затем жители сливали нечистоты» (Кедров А.Т. Дневник. 16 февраля 1942 г.: НИА СПбИИ РАН. Ф. 332. On. 1. Д. 59. Л. 119).

<p>140</p>

Одно из таких описаний мы встречаем в дневнике И.И. Жилинского: «На Дибуновской ул. у помойной ямы лежит женщина, и у ног ее ребенок…» (Жилинский И.И. Блокадный дневник // Вопросы истории. 1996. № 8. С. 12 (Запись 10 марта 1942 г.)).

<p>141</p>

Левина Э.Г. Дневник // Человек в блокаде. С. 164 (Запись 1 апреля

1942 г.).