Электророман Андрея Платонова. Опыт реконструкции - Константин Каминский

Скачать книгу

техниками (умение читать и писать, вести учет, печатать на машинке). Он кончил школу (полгода тому назад) и уже имеет некоторый трудовой опыт в качестве конторского писаря. Он немного жульничает и добавляет к своему возрасту лишний год, чтобы повысить шанс получения желанного места. Но прежде всего он усердно демонстрирует свое владение письменными формулами канцелярского языка и способность облечь в слова самого себя (свое Я), усваивая тем самым «чужую речь» бюрократического языка.

      Как Валентин Волошинов показал в своем исследовании «Марксизм и философия языка», само освоение и воспроизведение «чужой речи» предполагает высокую степень саморефлексивной потенции языка28. Вместе с тем усвоение чужой речи институций, как в данном случае, представляет собой механизм индивидуации и социализации говорящего (пишущего) субъекта – автопоэтический акт языкового и институционального само-сотворения.

      Михаил Бахтин выводит происхождение автобиографического письма из античного ритуального жанра надгробной речи и самопрославления, которому сопутствует развитие автономного индивидуума и артикуляция его публичного самосознания29. С опорой на работы Бахтина, раннесоветскую социолингвистику и анализ дискурса Мишеля Фуко, с середины 1990‐х годов возникло междисциплинарное направление исследований, посвященное «Soviet subjectivity», которое в конструктивном диалоге с междисциплинарным полем изучения тоталитаризма сместило перспективу исследования с производства государственной пропаганды и агитации на речевое поведение потребителей идеологии и на практики вписывания индивидуального самосознания в господствующие нарративы социалистического общества. Знаменательно, что Эрик Найман в своей оценке этого поля исследования отметил именно рассказ Андрея Платонова «Среди животных и растений» (1936) как «одно из лучших осмыслений советской субъективности»30.

      Если Андрей Платонов в середине 1930‐х годов развил свою неподражаемую технику письма и рассказа, которая по сей день позволяет судить о механизме производства советского субъекта (его «self-fashioning»), то причина в том, что уже его ранние произведения поразительно сильно проникнуты этим приемом конституирования субъекта, усвоением «чужой речи» советских учреждений, философского и технического языка специалистов, южнорусских диалектизмов и русского литературного языка, которое в свою очередь вписывается в рассказ oб эволюции собственного Я. Первой стадией на пути Платонова в литературу было изобретение псевдоавтобиографий, из которых на глазах выкристаллизовывались типические герои и повествовательные инстанции его ранней прозы.

      1.1.1. В заводском цеху

      Первая публикация прозы Андрея Платонова – короткий рассказ «Очередной», вышедший в октябре 1918 года в журнале «Железный путь». Этот микроавтобиографический эскиз описывает рабочий день в чугунолитейном цеху. Рассказ, по большей части пренебрегаемый платоноведами, позволяет сделать

Скачать книгу

<p>28</p>

Волошинов В. Марксизм и философия языка. Основные проблемы социологического метода в науке о языке. Л.: Прибой, 1929. С. 137.

<p>29</p>

Замечательно, что Бахтин связывает этот тип автобиографического письма с концептом энергии: «Первый тип можно назвать энергетическим. В основе его лежит аристотелевское понятие энергии. Полное бытие и сущность человека есть не состояние, а действие, деятельная сила („энергия“). Эта „энергия“ есть развертывание в поступках и выражениях. <…> Эти проявления и есть бытие самого характера, который вне своей „энергии“ и не существует вовсе». – Бахтин М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Бахтин М. Собрание сочинений. Т. 3. Теория романа (1930–1961). М.: Языки славянской культуры, 2012. С. 394.

<p>30</p>

Naiman E. On Soviet subjects and scholars who who make them // Russian Review. 2001. 60. P. 307–315, особенно 314. Марк Штейнберг также подчеркивает в своей работе, посвященной образованию идентичности писателя в России, «Proletarian Imagination»: «Андрей Платонов отчетливо идентифицировал революционное самосознание как отвержение европейской традиции». – Steinberg M. Proletarian Imagination: Self, modernity, and the sacred in Russia, 1910–1925. Ithaca: Cornell University Press, 2002. P. 108.