Любовные истории, придуманные Пушкиным - Юрий Никишов

Скачать книгу

призывы к снам всегда изображаются успешными; удивительно, что повелевать мыслями в процессе бодрствования оказывается невозможным. Вот итоговая строфа послания «К Морфею»:

      Когда ж умчится ночи мгла

      И ты мои покинешь очи,

      О, если бы душа могла

      Забыть любовь до новой ночи!

      Устойчивое противопоставление снов яви (с предпочтением снов) достигает кульминации в стихотворении «Пробуждение».

      Мечты, мечты,

      Где ваша сладость?

      Где ты, где ты,

      Ночная радость?

      Исчезнул он,

      Веселый сон,

      И одинокий

      Во тьме глубокой

      Я пробужден.

      И получается так: поскольку сны – это все-таки реальность (духовной жизни человека), поскольку реальная жизнь лишена радостей, сны и воспоминания о них становятся достоянием и бодрствования.

      Еще полна

      Душа желанья

      И ловит сна

      Воспоминанья.

      Поскольку сны воспринимаются единственным источником отрадных впечатлений, сны объявляются синонимом самой жизни:

      Любовь, любовь,

      Внемли моленья:

      Пошли мне вновь

      Свои виденья,

      И поутру,

      Вновь упоенный,

      Пускай умру

      Непробужденный.

      Да, предстает фактом, что на этапе кризиса соотношение мечты и реальности смещается в сторону мечты. Но и тоскующий Пушкин не может полностью исключить императива реальности. Другой вопрос, какое эмоциональное отношение сопровождает подобное альтернативное решение. В «Стансах (Из Вольтера)» поэт сетует на утрату любви, мечтаний «первых дней» – как усладу печали «минутной младости моей»: утрата воспринимается катастрофически тяжкой.

      Нам должно дважды умирать:

      Проститься с сладостным мечтаньем –

      Вот смерть ужасная страданьем!

      Что значит после не дышать?

      На сумрачном моем закате,

      Среди вечерней темноты,

      Так сожалел я об утрате

      Обманов сладостной мечты.

      Эмоциональная оценка здесь предельно экспрессивна: мечты – сладостные, прощание с ними равносильно прощанию с самой жизнью, но у Пушкина не дрогнет голос назвать зов мечты «обманами». (См. также в послании «Князю А. М. Горчакову» (1817): «Увы! нельзя мне вечным жить обманом…») Это делает выбор предрешенным: как ни тяжелы «утраты», о которых приходится «сожалеть», но жить «обманами» все же нельзя. Пушкин делает уступки столь естественным слабостям, но не перестает быть мужественным человеком.

      Широкая переоценка духовных ценностей на этапе кризиса приводит к смещению их по ценностной шкале. Умозрительно они остаются ценностями, но для поэта они утрачены. Своеобразный идеал жизни, основанный на прежних ее опорах в ранней лирике, наиболее развернут в послании «Князю А. М. Горчакову»; естественно, теперь все это адресовано товарищу и начисто отсекается от личного опыта:

      И нежная краса тебе дана,

      И нравиться блестящий

Скачать книгу