Любовные истории, придуманные Пушкиным - Юрий Никишов

Скачать книгу

подать, как поэт видел отраду в том, что бряцанию унылой лиры («Разлука»), унылым и простым звукам свирели («Певец») будут со вздохом внимать задумчивые девы или хотя бы случайные прохожие, встречающие «в лесах» одиноко тоскующего юношу. Но даже и сейчас перед взором поэта пример певцов, бессмертных своей мукой. Однако – разверзлась бездна под ногами. Если бы внимала «она»! Нет не просто главного, но единственного адресата – и стихи умирают, не родившись.

      К чему мне петь? под кленом полевым

      Оставил я пустынному зефиру

      Уж навсегда покинутую лиру,

      И слабый дар как легкий скрылся дым.

      Вот она – катастрофа. Это действительно смертельно для поэзии – потерять возможность быть средством общения. Звуки, замкнутые в груди певца, умирают. Но мало печали по нерожденным стихам: само состояние певца становится опасным. Возникает скепсис по отношению к своему таланту. Только новый парадокс! Ужасаясь угасанию таланта, Пушкин реализует новый его взлет: трудное психологическое состояние выговаривается в художественно совершенных стихах, осваивающих новаторский тип композиции. По схеме антитезы было бы достаточно, если бы поэт присоединил себя к певцам, обделенным счастливой любовью и воспевающим свои муки; найдено неожиданное третье, весьма выразительное решение. Пушкин, юный, «неопытный» поэт, обнаруживает способность достигнуть решений уровня зрелого пера.

      Пушкинские элегии конца 1816 года не существуют порознь: они представляют собой страницы единого воображаемого романа. Итог элегии «Любовь одна…» – «И слабый дар как легкий скрылся дым» – не отдельное восклицание отчаяния: на определенное время оно становится ключевой формулой.

      А ведь, казалось бы, так легко найти выход из положения. Ну не получается одна, пусть самая важная песня. Тогда надо найти на лире другой лад, и проще всего – привычный, прежний. Пробуется и такой эксперимент.

      Весельем позванный в толпу друзей моих,

      Хотел на прежний лад настроить резву лиру,

      Хотел еще воспеть прелестниц молодых,

      Веселье, Вакха и Дельфиру.

      Напрасно!.. я молчал; усталая рука

      Лежала, томная, на лире непослушной,

      Я всё еще горел – и в грусти равнодушной

      На игры младости взирал издалека.

Элегия («Я думал, что любовь погасла навсегда…»)

      В другой раз друзья идут поэту навстречу – результат тот же, и поэт заранее предвидит его:

      Чтоб удалить угрюмые страданья,

      Напрасно вы несете лиру мне,

      Минувших дней погаснули мечтанья,

      И умер глас в бесчувственной струне.

Элегия («Опять я ваш, о юные друзья!»)

      То, что постепенно накапливается, нарастая, приводит к настоящему взрыву – двум манифестам-отречениям.

      Уснув меж розами, на тернах я проснулся,

      Увидел, что еще не гения печать –

      Охота смертная на рифмах лепетать,

      Сравнив стихи твои с моими, улыбнулся:

      И полно мне писать.

Шишкову

      Но где же вы, минуты упоенья,

      Неизъяснимый

Скачать книгу