LITMIR.BIZ

      Всего-то и было: ребенку на койке

      привиделся в рильковской строчке разбойник:

      болтун-соловей. С сотрясением мозга

      читать запрещал всем Минздрав – вот загвоздка:

      откуда он взялся, святой переводчик

      в Поэзию мною зазубренных строчек?

      И Гамлетом встал за окном меж растений…

      Но принцем – попозже, тогда же лишь тенью,

      что в книжках ребенка катила все строчки

      за Рильке околицу, где многоточьем

      светились оконца, как космос, в закате:

      все строчки Поэзией стали в палате

      больничной.

      А тот малолетка все ходит

      с твоим узелком, и ему пароходит

      в дождях, в зимних улицах, в зелени парка —

      Поэзия: вот ведь – открыл, что цыганка

      страшна и прекрасна, как спелая ночка,

      вослед этой ночке тот детка волочит

      твой узел, распухший от слез и от света:

      ведь в чем-то же надо хранить все монеты

      задумчивых красок и быстреньких звуков,

      кому-то ведь надо приставить, как ухо,

      трубу стетоскопа к груди площадиной

      и Марбурга сказку в страстях голубиных

      сыграть – да на шпорах, сыграть – да на шпаге,

      в чернилах сирени – на плахе-бумаге.

      Когда бы не крала детей у Минздрава

      Цыганка-Поэзия, что б со мной стало?

      Я хочу прийти к такой тишине,

      где шаги поэтов заворачиваются в кокон.

      Бумага, лампочка на стене,

      на столе, как положено, недопитый кофе.

      Кокон, шуршащий их размышлениями

      о времени, о рассеянных школьных минутах,

      на переменках свернутых в трубочки вдохновенья,

      выплевывающих, как в трубочку, воспоминания о необутых

      чувствах, шлепающих под дождями,

      о непроходимых чащах детской простуды,

      о фройлен Гретхен, классной даме,

      о бидонах молочника, стуке писательских ундервудов,

      о щиплющих горло спиртовых компрессах,

      о портрете учителя в простенькой раме,

      о шарманщике, прессе, неизбежном прогрессе

      и высокой, высокой маме.

      И так, чтобы бабочка моя, голубая, ночная,

      плакала о невозможности завершенья

      недописанного домашнего заданья

      на столе чьим-то гением[1] забытого сочиненья.

      У изысканной тени в плену, у кружков, завитков

Скачать книгу