Скачать книгу

(живо). Граф, я слушал со всем вниманием. Я вполне понимаю вашу досаду и признаю ее справедливой. И все же: призовите свой опыт и знание людей, хоть на миг взгляните глазами Пушкина. Вы легко поймете поступки, которые кажутся необъяснимыми. Государь стал его цензором, это и благо, и великая честь, но нельзя же представлять на суд столь высокий всякую мелочь. Между тем, не представляя, он уже виноват.

      БЕНКЕНДОРФ. Василий Андреевич, порядок есть порядок.

      ЖУКОВСКИЙ. Далее, граф. Поэту трудно себе отказать в радости прочесть друзьям своим только что созданное, еще хранящее неостывший жар. Меж тем, читая, он вновь виноват.

      БЕНКЕНДОРФ. Так, но иные мелочи, как вы изволили выразиться, гораздо разумнее держать при себе. Хороши мелочи, где он прямо глумится…

      ЖУКОВСКИЙ (с неожиданной горячностью). Согласен, согласен – суетность, недостойная его дара. Но согласитесь и вы, граф, острота ума не есть государственное преступление, подчас эпиграмма – единственная защита поэта, в особенности если он преследуем клеветой…

      БЕНКЕНДОРФ (встает, сухо). Василий Андреевич, мы с вами далеко заходим. Мы увлеклись и отвлеклись.

      ЖУКОВСКИЙ. Граф, где сила, там и великодушие.

      БЕНКЕНДОРФ. Буду ждать его нового письма. Пусть напишет, как русский дворянин, открыто, прямо. Пусть покажет, что в нем осталась хоть капля сердца. Это прежде всего в его интересах. (Уходит.)

116 июля 1834 года

      Вновь Жуковский у Пушкина.

      ЖУКОВСКИЙ. Слов нет, сил нет, отчаянье берет, да и злоба. Ты уморить меня решил. Я старый человек, а скачу к тебе, как рейтар.

      ПУШКИН (сдержанно, почти бесстрастно). Зачем же было себя изнурять? Ведь я написал тебе, что согласен. И что сажусь за новое письмо.

      ЖУКОВСКИЙ. Эту песню я уже слышал. Сесть – сядешь, а что сотворишь? Ты уж два раза писал графу и только совсем запутал дело. Довольно. Будешь писать при мне. Пока не прочту, с места не двинусь.

      ПУШКИН. Пожалуй, сиди. Что ж я должен писать? Что, как католик, лежу в пыли и целую папскую туфлю?

      ЖУКОВСКИЙ. У тебя есть что писать, есть! Ты огорчил царя, а он любил тебя и от всей души хотел добра. Ему больно тебя оттолкнуть, больно. Так что ж тут чиниться? Пиши ему, а не графу. Пиши, как сын отцу. Отец и поймет, и простит. Граф – добрый человек, да служака, и у него свои обязанности. Сейчас тебе посредника не надо. Пусть сердце обращается к сердцу.

      ПУШКИН. Был недавно я на представлении. Некто господин Ваттемар говорил чревом. Бог ты мой бог! Какими способами не добывают хлеба насущного! Кто – животом, кто – носом, кто – спиной.

      ЖУКОВСКИЙ. Все перемелется – будет мука. Помни о главном: твои стихи важней, чем всякая оппозиция. Даже мятежники это поняли. Бог им судья, но тебя они сберегли.

      ПУШКИН. Кто знает? Никто ничего не знает.

      ЖУКОВСКИЙ. О чем ты, право? Ну что тут знать?

      ПУШКИН. Кто знает – сберегли или нет? Кто знает, кто для жизни важней: кто действует или кто созерцает?

      ЖУКОВСКИЙ. По мне, слава первых всегда на крови, а слава вторых рождена их мыслью.

      ПУШКИН. Нет,

Скачать книгу