LITMIR.BIZ

Скачать книгу

угостили ядом. Есть равновесие в этом мире, и кто нарушил его, тот осужден. Ты писал о беззаконной комете в кругу расчисленном светил. Брате, не та бедная блудница, которая бог весть почему внушила тебе эти строки, ты сам беззаконная комета в нашем расчисленном кругу. Ты – вне закона, ты – осужден. За то, что видишь больше, чем надо. За смятенный свой дух, что, как Вечный жид, никогда не узнает покоя. Но зато за этот веселый жребий тебя несомненно же одарит признание будущих семинаристов, будущих чувствительных дев и чудаков, чуть схожих со мною. Впрочем, кто знает, что станет собой являть будущий российский читатель? Вполне может быть, он будет почище. Итак, прими же свою судьбу и – уповай. Adieu, mon petit. (Уходит.)

106 июля 1834 года

      У Бенкендорфа. Бенкендорф и Жуковский.

      БЕНКЕНДОРФ (пресное выражение лица, вялые движения, ленивая речь). Вот оба письма его, вы их прочли. Признаюсь, Василий Андреич, я и сам не решался показать их государю. Отсутствие раскаяния и душевная черствость слишком явны.

      ЖУКОВСКИЙ. Граф, я покорнейше прошу вас оставить их у себя и не давать им ходу. Право, я его не пойму. Он уверил меня, что напишет как должно.

      БЕНКЕНДОРФ. Вот и написал. Сказалась натура. Помилуйте, точно сквозь зубы цедит. Точно выдавливает из себя. Уверяю вас, здесь есть и второй смысл, вы, мол, требуете, что ж, извольте, но душа моя стоит на своем.

      ЖУКОВСКИЙ. Александр Христофорович, это не так. Я говорил с ним, он сожалеет.

      БЕНКЕНДОРФ. Именно этого и не вижу. Не понимаю этого человека. Ведь он же осыпан милостями, осыпан милостями. Ведь что ни день – от него ходатайства, просьбы, вечные денежные претензии. Не стану вам их перечислять, но хоть последнее – с Пугачевым. Просит права самому быть издателем. Разрешено. Просит ссуды в пятнадцать тысяч. Разрешено. Чрез несколько дней просит уж двадцать. Что же! Снова разрешено. И вот – пожалуйста: хочу в отставку, вы мне надоели. Впрочем, в архивы прошу пускать, как если бы ничего не случилось. Скажите по чести, Василий Андреич, ведут себя так благородные люди?

      ЖУКОВСКИЙ. Граф, я ручаюсь вам головой, сумасбродство, глупость, но никак не черствость.

      БЕНКЕНДОРФ. Ни в коем случае не ручайтесь. Голова ваша слишком всем дорога. К вам он разве не черств? К наставнику, к другу? В какое положение он вас ставит? Да я и сам был ему другом, не видеть этого он не мог. Можете поверить, Василий Андреевич, я существенно облегчал ему жизнь. И что же я получаю в ответ? Не жду ни чувства, ни теплоты, но, кажется, мог бы вполне рассчитывать на естественную благодарность порядочного человека. Но нет – одна злобность и недоброжелательство. Вспомните хоть историю с «Анчаром», где царь у него в роли убийцы…

      ЖУКОВСКИЙ. Граф, то восточная легенда, восточный царь, там все невинно.

      БЕНКЕНДОРФ. Полно, там было иносказание. А если и нет, зачем давать к нему повод? Я был обязан ему указать. И благонамеренный человек был бы только мне благодарен. А он по всем гостиным кричал, что после нашего разговора его вырвало желчью. Что? Каково?

      ЖУКОВСКИЙ. Граф, у Пушкина много врагов.

      БЕНКЕНДОРФ.

Скачать книгу