LITMIR.BIZ

      Происки смерти – грязной, как рождение человека, —

      непрестанно пополняют твои недра, так ты и заселяешь

      свои конвентильо душ, подпольную груду костей,

      которые падают на дно твоей погребенной ночи,

      словно в морскую пучину,

      к смерти без бессмертия и чести.

      Жесткая трава, растущая из неприкаянных останков,

      врезается в твои бесконечные стены,

      смысл которых – погибель,

      а пригород, убежденный в неизбежности смерти,

      несет кипящий поток жизни к твоим ногам

      по улицам, обожженным грязью,

      и наполняется громким звоном утомленных бандонеонов

      или блеяньем глупых карнавальных рожков.

      (Вечная ошибка судьбы,

      моей судьбы – я услышал ее этой ночью, твоей ночью,

      когда местный паренек играл на гитаре,

      и гитара говорила то же, что и слова:

      «И смерть – это жизнь минувшая,

      а жизнь – это смерти ход,

      ведь жизнь – это смерть нарядная,

      что в ярком свете идет».)

      Кладбищенская обезьяна, Ла-Кема

      дразнит смерть у твоих ног.

      Мы изнашиваем и заражаем реальность: 210 телег

      омрачают позором утро, когда везут в этот полный дыма некрополь

      повседневные вещи, отравленные смертью.

      Несусветные деревянные купола и кресты – черные фигуры

          последней шахматной партии – ходят по твоим аллеям,

      и их убогий лоск оттеняет

      позорные лики наших смертей.

      В твоих строгих границах

      смерть бесцветна, пуста, исчислима;

      она сводится к датам и именам,

      к смерти на словах.

      Чакарита,

      сточная канава нашей родины, Буэнос-Айреса, последний склон,

      ты переживешь и переумираешь другие районы,

      ты – лазарет этой смерти, а не иной жизни,

      я слышал твои заверения в дряхлости, но я тебе не верю,

      потому что сама эта тоскливая мысль – проявление жизни,

      а одна цветущая роза значит больше всех твоих мраморных плит.