Скачать книгу

ногами,

      Кто – не сносил веселой головы,

      Был – к Минотавру – добровольно загнан

      И – под шумок лепечущей молвы —

      Последней безнадежностью оправдан.

      Виталий Амурский / Париж /

      Родился в Москве в 1944 году. Прежде, почти автоматически, как в анкете, написав эти слова и дату, я совершенно не задумывался о том, что помимо сугубо канцелярской функции они могут нести иной – более глубокий смысл. Сейчас же понимаю – несут. Указывают на принадлежность к тому месту, которое не имеет ничего общего с тем, что называется так нынче. Календарная отметка тому свидетельство. Да, я из того города, который назывался Москвой, но не был (во многом) ни внешне, ни тем более внутренне, схож с нынешней столицей. Да, я из той страны, которой тоже больше нет, разве что природа её, суть её остались прежними. В каких-то случаях это помогает верить в лучшее, в каких-то – наоборот – лишает такой веры, а значит – опоры.

* * *

      Подробности минувшего крошатся,

      Подобно штукатурке на стене,

      И надо бы со старым распрощаться,

      Однако же мешает что-то мне.

      Так, иногда Тишинку[3] вспоминая,

      Себя я вижу в кепке набекрень

      На фоне декораций, где – пивная,

      Площадка волейбольная, сирень,

      Звонков трамвайных резкие обрывки,

      У газировщиц звяканье монет,

      Бензоколонка, школа возле рынка,

      Которой, впрочем, как и рынка, нет.

      Печалюсь ли? Нет, в общем-то, нисколько.

      Скорее, лишь осадок на душе,

      Ведь из обрывков тех, из тех осколков

      Единый мир не воссоздать уже.

      Не так уже щедра и многолика

      Была в нём жизнь и воля – уцелеть,

      И те, кто жили в нём – почем фунт лиха

      Не спрашивали, зная о цене.

* * *

      Снежок предновогодний серебристый

      Привиделся недавно мне опять,

      Такой же чистый, как при декабристах,

      Когда ещё темно, лишь стыдно спать.

      Казалось, жизнь спокойна, как оазис,

      Была в пространстве том без берегов,

      Но в ней с ума сходил Валерий Тарсис,

      Безумствовал Аркадий Белинков.

      В ней тьма скрывала Аржака и Терца,

      А перед вольным словом чуя страх,

      Поэта именуя отщепенцем,

      Над Бродским измывалась власть в «Крестах».

      Определивший время то застойным,

      По-своему был прав, возможно, – да…

      Но для меня оно с чуть слышным стоном

      Слилось, таким оставшись навсегда.

      И вот опять, как будто в свете лунном,

      Что просочиться в комнату сумел, —

      Перед глазами: «Чаадаев», «Лунин»

      Из серии тогдашних ЖЗЛ.

      Карантин 1830-го года

      И снова Пушкин, Болдино, холера,

      Да и к Москве зараза подползла,

      Но на балах лихие кавалеры

      Там кружат дам, как прежде, допоздна.

      А он в глуши то пишет, то ладони

      К вискам приставив, в думах о себе,

      О Натали, о будущем их доме,

      О полной неизвестности судьбе.

      Иль,

Скачать книгу


<p>3</p>

Район в старой Москве, известный, прежде всего, своим, ныне не существующим, рынком.