LITMIR.BIZ

      Покрылся пылью юности алмаз,

      тусклее стали радужные грани.

      Обычным кварцем кажется сейчас,

      который не сияет и не ранит.

      Я протираю каждый камень-день,

      дышу на них, холодные, напрасно,

      купаю в теплой дождевой воде

      и вижу, сколько не хватает разных:

      заброшенных со злости под диван,

      распроданных по глупости когда-то,

      обмененных на водочный туман,

      заложенных до будущей зарплаты.

      Их не найти и не вернуть назад,

      оставшиеся выстрою по краю.

      Когда-нибудь случится камнепад,

      но я уже об этом не узнаю.

      Снишься

      Снишься. Пошло, давно и прочно;

      ксерокопией влажной тело

      отпечатается на простынь,

      раскрываются губы спело;

      незаметно в меня пророс ты;

      выгорает в рассвете ночь, но

      проступают следы на коже —

      поцелуев попали искры;

      неохотно стихают вздохи;

      уходя, остаешься близко —

      по Писанию это плохо,

      но иначе уже не сможем.

      Усмехается ревность в спину;

      пересохли от жажды губы,

      забывает о ритме сердце.

      Посыпаем запреты густо

      аморальности жгучим перцем.

      Я когда-то к тебе остыну?

      Корни

      Я выдирала корни из земли

      окрашенной,

      отравленной,

      заразной.

      Они кровили, медленно рвались

      поклеточно,

      пониточно,

      не сразу.

      Меня кромсала скальпелями боль

      крушащая,

      жестокая,

      тупая,

      когда из почвы, больше не родной,

      саму себя

      тащила я,

      спасая.

      Серпентариум

      Мой мозг – серпентариум, в нем извиваются мысли,

      неслышно шуршат чешуей по височной кости.

      На ветках аксонов, изящно свернувшись, повисли

      ленивы и сонны, совсем не желают ползти.

      Но этот покой иллюзорно-обманчив – я знаю.

      Накопится яд в прилегающих к нёбу клыках,

      праправнуки первого Змия из древнего рая

      мгновенно укусят, а я не успею и «Ах!»

      испуганно выдохнуть, стиснута обручем боли,

      закапает яд, прожигая дорожки в коре.

      А после в груди очень сильно и резко заколет,

      и я подавлюсь недотянуто сорванным «ре».

      Но смерть не придет – резистентность хреновая штука,

      спустя пару дней засверкаю как новый пятак,

      а мысли совьются в клубки без единого звука,

      куски старой кожи оставив висеть на висках.