Я есмь (хроника двенадцати дней) - Фарра Мурр

Скачать книгу

инимаешь это соответственно – как данность, как часть окружающего, как одно из вещественных доказательств. Хотя, бывали случаи, жалость пробирала, когда молоденькую. Но его легко сбросить, это переживание, ведь тебя лично с трупом ничего не связывало раньше, нет предыстории, а когда друзья или родственники – по-другому. Пусть даже не виделся с ними годами, всё равно – в голове есть цепочка воспоминаний, целый сериал подчас, и тут его так насильно останавливают. А главное – без видимых причин, будто по прихоти автора сценария, взяли и обрубили концы. От этого – некая оскомина, досадное ощущение недосказанного. И ещё – с каждой смертью твой круг сжимается, становится у́же, и всё чётче понимаешь – рано или поздно придёт и твой черёд. Нет, не то чтобы у меня были серьёзные проблемы со здоровьем, нет! Ну, суставы напоминают о своём существовании или вот бляшки в сосудах. Так ведь у нас, мужиков, эти бляшки, как серьги для женщин, – в моем возрасте без них как-то неприлично даже. В наши годы-то растёт что? – живот, волосы, ногти и аденома. А интересно – у гомиков тоже есть проблемы с простатой? Тьфу ты! Какой ерунды в голову не взбредёт…

      С чего я вообще начал писать? Профессиональная привычка. За жизнь такие горы бумаги извёл – на пару рощиц бы хватило. Хорошо хоть, на компьютеры перевели. Так и там одних только кийбордов штук пять за жизнь отбарабанил. А ведь и печатаю всего двумя пальцами! Сейчас, хоть и на пенсии второй год, а всё тянет. Видимо, помогает упорядочить мысли. Сейчас мне это крайне необходимо…

      Ха! Судя по написанному, это далеко не так. Воистину: «Мои мысли – мои скакуны». Хотя, в моем случае, скорее – лебедь, рак да щука. Перечеркнуть и начать сначала? Бумаги жалко… Второе, что обнаруживаешь, когда выходишь на пенсию, – всё вокруг ужасно дорого. Хорошо хоть за жизнь успел кое-что приобрести, сейчас больше трачусь на продукты да на лекарства. Или вот на бумагу. Может, компьютер купить? Если с полгода ремень потуже затянуть, пожалуй, наберу.

      Так, начнём сначала. Записывать всё происходящее решил после похорон своего друга, бывшего напарника. Хороший был человек, царство ему небесное, если оно есть. На кладбище, у могилы, вдруг будто что щёлкнуло в голове – если уж и он того, что обо мне говорить? Пашка-то на пятнадцать лет младше меня был. А Настя его ещё моложе. Чёрное ей к лицу. Надо бы её поддержать как-то. С работы, конечно, помогут, только знаю я эту помощь… Он ведь ещё работал. Хотя, с Пашкой не здоровье виновато. Несчастный случай. Чего его на эту крышу потянуло? Матери хотел помочь или из-за футбола?.. Хоть и поздняя весна, но после стольких дождей скользко. Кому нужна теперь эта антенна? Обиднее всего – футбол наши всё одно проиграли… Хорошо, я вовремя на пенсию вышел – не пришлось самому освидетельствовать… Вот так вот – был человек и сгинул. Будто и не было. Его хотя бы мать да вдова помнить какое-то время будут, а меня кто? Нет, я не жалуюсь, свою жизнь прожил честно, сколько смог, столько дряни за решетку упрятал. Мы ведь, по сути дела, – ассенизаторы общества. Гниль да мусор убираем. Может, потому нас мусорами прозвали? Только вот, получается, всю жизнь в этом дерьме и провёл. «Может, оно и лучше так», – брякнул вслух своим мыслям на похоронах, да невпопад. Наткнулся на колючий, непонимающий взгляд Насти. Хотел было объясниться, что, мол, не так поняла, да тут речи начались, она лишь отмахнулась. Вечно у меня так – ляпну что-нибудь, потом расхлёбывай. Поэтому и по служебной лестнице не слишком далеко взобрался. Ну да бог с ней, с лестницей. Не это главное. Главное – это то, что понимаешь в первую очередь после выхода на пенсию, – оказывается, тебе абсолютно нечего делать в этой жизни…

***

      Это случилось дома, через неделю после Пашкиных похорон. Ко мне позвонили. За дверью стоял подросток. Лет четырнадцати-пятнадцати. Рост метр шестьдесят. Я его раньше видел у подъезда. Волосы светло-русые, спутанные, давно не мытые, из особых примет – приросшие мочки ушей, глаза бледно-голубые, мешки под глазами, взгляд бегающий, на мне почти не останавливается. Боится чего-то? Одежда простая – мятая майка, давно не стираная, с английской аббревиатурой, джинсы, спущенные на модный нынче дурацкий манер, – типичный представитель современной молодёжи. Чего ему от меня надо? Он, оказывается, Олег. Сосед снизу. Ну и что? А-а, мать послала. Поминки у них. Брат старший умер. Но я-то тут причём? Я его и не знал вовсе. У него собственных друзей, что ли, нет? Ах, только в сети… Понятное дело. Обещал, что приду. Соседи всё же.

      Стучусь, звонить не хочется. Никто не отвечает. Ага. Дверь не заперта. Есть кто живой? В прихожей обуви мало, несколько стоптанных туфель разных цветов, сапоги женские, черные, с молнией, на невысоком каблуке, две пары кроссовок, грязных, изношенных. Одна пара размером поменьше, видимо, Олега. На вешалке пальто, несуразная шляпка, спортивная куртка одна. Зеркало занавешено полотенцем. Планировка у них, как и у меня. Естественно, они ведь прямо подо мной живут. Две комнаты. В спальне две кровати, в гостиной одна, тщательно заправленная. Обстановка у них – не бог весть. Пара облупленных шифоньеров, круглый стол, покрытый свежей скатертью, ещё следы укладки не разгладились, четыре стула из того же комплекта. Зато телевизор новенький, плоский, метр с лишним по диагонали.

      Наконец меня заметили. Алик подскочил и протянул руку. Пришлось пожать. Заплаканная женщина уткнулась

Скачать книгу