LITMIR.BIZ

      Не знаю, сколько я проспала. Когда я проснулась, надо мной тихо переговаривались.

      – И главное, из-за чего, – жаловался один голос, и другой уговаривал его:

      – Это тебе из-за чего, а тут другой человек, – я не смогла дальше притворяться, что сплю, и что я у себя дома, и что это он с каким-то другом обсуждает очередную нашу ссору: голоса у моих похитителей ни капли не похожи были ни на его голос, ни на любого из его друзей.

      – Ладно, – сказал Эрик и махнул рукой. – Короче, до завтра, дальше сам.

      Трамвай со знакомым уже подвыванием начал тормозить, Эрик поднялся, кивнул мне, и начал проталкиваться на выход. Ангус уже не было, на её месте дремал какой-то мужик в амуниции рыболова. Между ног у него стояло алюминиевое ведро с песком.

      – Почти на месте, – сказал мне Вольдемар. – Не волнуйтесь, Светлана, уже почти всё. Я знаю, что вы нервничаете, – трамвай тронулся, мужик с ведром качнулся на меня, и, не просыпаясь, буркнул извинения, – всё понимаю, – закончил Вольдемар. – Но я вам позже всё объясню. О месте я договорился, всё устроится, такая просто, знаете, нелепая ситуация вышла.

      Я на пробу попыталась позвать на помощь – ничего не вышло. Вольдемар пожал плечами:

      – Извините. Голос тоже потом, если вам его сейчас вернуть – вы дел наворотите. Вы, главное, запомните, Света, это очень серьёзно: никого ни о чём не просите. Никаких услуг. Останетесь кому-нибудь должны – век не расплатитесь.

      Я ударила мужика с ведром носком тапка в голень. Он распахнул жёлтые, гепатитные глаза. Я отчаянной пантомимой попыталась показать ему, что мне нужна помощь. Мужик посмотрел на меня, перевёл взгляд на Вольдемара, буркнул про совсем охуели и закрыл глаза.

      – Света, – сказал Вольдемар, поймал меня за руки и повернул лицом в себе, – угомонитесь. Я могу помочь вам успокоиться, но не хочу.

      Что-то ужасно неприятное сделалось с его лицом: тени на нём стали гуще, резче, появились новые морщины, и из нелепого толстяка он на мгновение стал чем-то совсем другим – я мигнула и наваждение спало. Желание сопротивляться тоже исчезло: я скорчилась в кресле и остаток пути не доставляла никому проблем.