LITMIR.BIZ

Скачать книгу

говоря, ничего загадочного я в нем не видел. Обычный человек, приветливый, тихий, услужливый. Устроил довлатовскую дочку Катю в летний баптистский лагерь. Когда мы, заготовив шашлык, приехали ее навестить, он просил нас из уважения к религии выпивать, спрятавшись за дерево. Но для Довлатова не нашлось подходящего ствола.

      Лемкус был энергичным литератором. Вместе со всеми нами он печатался в журнале Перельмана “Время и мы”. Рассказы его не отличались от многих других, но у Довлатова они вызывали тяжелое недоумение. (Наверное, с непривычки. Я приехал раньше него и успел поработать в газете, где ядерную авиацию называли “нуклеарными бомбовозами”.) Сергей не мог понять, что значит “розовый утренний закат напоминал грудь молоденькой девушки”. Меня больше смущало название другого рассказа: “Задница, которая нас погубила”.

      Помимо изящной словесности Лемкус занимался журналистикой. В частности, издавал газету “Литературный курьер”. В ней он напечатал интервью с только что приехавшим на Запад Аксеновым. Первые слова Василия Павловича звучали – в записи редактора – так: “Я скучаю за Москвой, за друзьями”.

      Лемкуса выделял успех не на литературном, а на религиозном поприще, чего, надо сказать, в эмиграции не любят. Считалось, что неофиты ищут не духовной, а материальной выгоды.

      В период кошерного “Нового американца” наш научный обозреватель носил в пиджаке два Ветхих Завета – один в левом кармане, другой в правом. Бахчанян сказал по этому поводу: “Носится, как дурак с писаной Торой”. Однако его все равно выгнали, и он, оставив иудаизм, стал эсперантистом. Так что дивиденды вера приносила сомнительные. У баптистов, правда, по воскресеньям кормили, но только тех, кто крестился.

      Лемкус тем не менее сумел преуспеть. В перестройку он напечатал в Москве статью в защиту Христа за подписью “Редактор трансмирового радио”. Я не понял, идет речь о межпланетной или трансцендентной связи, но сразу подумал о проницательности Довлатова, который считал Лемкуса загадочным еще тогда, когда тот всего лишь “звонил с просьбой напомнить отчество Лермонтова”.

4

      Люди у Довлатова, как точно заметил Леша Лосев, “больше, чем в жизни”.

      Лосева я называю так не из фамильярности (за двадцать лет мы не удосужились перейти на “ты”), а чтобы избежать путаницы. Дело в том, что раньше он подписывался и Лев Лосев, и Алексей Лифшиц. Это раздражало читателей. Вынужденный объяснить, почему он называет себя то Львом, то Алексеем, Лосев написал, что в этом нет ничего необычного – точно так же поступал Толстой.

      Лосеву вообще не везло с читателями. Когда мы напечатали его стихотворение про войну в Афганистане, на страницах газеты разгорелась дискуссия о пределах допустимого в современном поэтическом языке. Подписчики из старой эмиграции услышали что-то неприличное в упомянутом в стихотворении муэдзине.

      Довлатов, как и все мы, относился к Лосеву с осторожным вниманием и деликатным интересом. Сергей писал о нем уважительно: “Его корректный тихий голос почти

Скачать книгу