Между Белой и Черной. Уфимская жизнь конца тысячелетия - Иосиф Гальперин

Скачать книгу

его светло-зелено-карие глаза, он уже не стеснялся немощи своего истонченного тела. К пятому (или шестому?) инфаркту накопился опыт пребывания в реанимации. Я три дня поил его соком из пакета (видишь, какую редкость для Уфы привез!), когда он забывался, читал книжку в мягкой обложке, вместо того, чтобы просто смотреть на него. Учиться. И еще, дурак, все еще не отошедший за неделю от «победы над красно-коричневыми», от удачи – никто так и не посмел штурмовать построенные по моей инициативе баррикады на Никольской, у здания «Эха Москвы» – гордился перед ним: смотри, меня узнал реаниматолог, вспомнил экологические митинги. Будто известность сына могла помочь отцу, если последняя артерия, способная принимать лекарства, – подключичная – отказывалась их нести рвущемуся сердцу. Руки мои ощутили слабый толчок – и все.

      Мама пережила его ненадолго. Отхлопотала по памятнику, все еще переживая волю отца, оставившего место на кладбище для себя рядом с бабушкой, но не подумавшего о месте для матери. А потом мама тихо сказала, прямо подняв глаза: «Зачем мне жить?» Почему-то, вообще, от ушедших близких людей в памяти наиболее точно остались глаза. Наверное, потому, что жизнь была в них.

      Мамина смерть пришлась на руки Лены. Мама всю жизнь вздрагивала, вспоминая страшную и долгую болезнь своей матери, легшую дополнительным камнем на ее эвакуированную юность. Диабет, ударивший по всему маминому организму, был по-другому страшен, но именно ожидавшиеся ею мучения ее миновали.

      После этого я забыл молодые страхи, думать забыл, что умирание может быть физиологически противно самому, непрезентабельно выглядеть в глазах свидетелей, что боль заставит потерять лицо. Перемотав пленку памяти, по-другому стал видеть и смерти близких стариков: деда, бабушки, тети Сони. Понял и принял их стоицизм, глубину их фатализма, пусть и не всегда опиравшегося на помощь религии. Кажется, всем им в последнюю минуту помогала избежать отчаяния пустоты семья – ее хлопоты, само ее присутствие. Мать до конца были атеисткой, отец по крайней мере не прибегал к ритуалам, даже когда окончательно разуверился в коммунистических идолах и перестал отвергать мысль о боге.

      Этой мыслью я пытался поддержать Сашу. Я раньше него узнал правду о диагнозе, отсчитывал месяцы и радовался их добавке, а он сперва не хотел верить очевидному, худел и желтел. Я писал для него не самые утешительные стихи, маскируя их под полуабстрактные образы: «выполнил земное постиженье – к небу поступай в ученики». Прилетел к нему в Уфу за пару недель до конца, мы и в «раковом корпусе», как всегда, прошлись в разговоре по всему фронту – от литсобытий до политики, от успехов детей до цен на продукты. Он поднял свои ставшие вдруг яркими глаза – и я, оторвав взгляды от его рук, превратившихся в палки, от катетера в животе, увидел несгибаемую силу жить до последней капли, вздрогнул, ощутив уровень мужества Касымова.

      Такому не научишься, это надо скопить за душой. Это как переход через казавшуюся

Скачать книгу