Скачать книгу

свои.

      Ира, раздѣвшись, покрывала густымъ слоемъ нѣсколько блѣдныя свои перси; мазь хотя и источала густое, терпкое благоуханіе, цвѣточное, дурманящее, жгла плоть, но жгла её для плоти ея, а знахарка тѣмъ временемъ приговаривала: «Цвѣты, вы – начало всего, цѣль и смыслъ земли, лучистые, легкіе, благоуханные. Цвѣты, вы – начало всего, цѣль и смыслъ земли, бѣлые, чистые, нѣжные. Цвѣты, вы – начало всего, цѣль и смыслъ земли, живые, пышные, свѣжіе». Также она произносила и неудобь-произносимыя заклятья.

      – Всего надобно три раза помазать; какъ подсохнетъ – смой, а смывши – еще два разка обмажься – по обычаю по старинному, – напутствовала знахарка.

      – Благодарствую, Мати.

      – Но ты не серчай, ежли не поможетъ: ибо ворожишь сердце Самого – а не обычнаго мужа.

      – Миръ дому сему.

      И обернулася, выходя изъ дому, направо, отвѣсивъ два глубокихъ поклона (два критскихъ книксена sui generis), какъ то и подобало по древнимъ критскимъ обычаямъ – въ случаѣ глубокой благодарности и оказанія чести, если не высшей, то всё жъ немалой и сверхъ мѣры положенной для знахарки: ибо рѣчь шла о толикомъ дѣлѣ – о приворотѣ на любовь не простого смертнаго, даже не мужа знатнаго, но Самого, высшаго слуги Отца всего, какъ порою называли критяне своего правителя.

      Вѣковѣчный Критъ полонъ былъ жизни: отживая долгій свой вѣкъ. И былъ онъ искреннимъ въ своей страсти къ жизни (со всѣми ея радостями и бѣдами), сѣдой, словно самое Время. Но чрезъ сковавшую его суету проглядывало уже огромнымъ бѣлымъ глазомъ безвременье, что подпирало собою Критъ.

* * *

      Таковъ былъ незамысловатый народный срѣзъ бытія тогдашняго Крита. Не измѣняли ему ни жизненность (и женственность) со всею ея то бурною, то сладостно-сладострастно-умиротворенною многоликостью, ни незатѣйливость и простота, доходящая порою то до варварски-примитивныхъ низинъ, діонисійскихъ по преимуществу, но безъ самого преимущества, то до пошлости (для человѣка поздней культуры), то до заурядности, но не теряющая отъ того въ цѣнѣ (для большихъ любителей жизни); цѣльность, монолитность, спаянность минойскаго Крита являли себя; но то была не русскія цѣльность, монолитность, спаянность, чреватыя часто, слишкомъ часто угловатостью, неловкостью, презрѣніемъ къ манерамъ, жесту, приличіямъ (словомъ: ко всему внѣшнему), но, скорѣе, испанскія: черно-красныя, гордыя, вспѣненныя, какъ выя быка, борющагося съ тореро, огненно-чувственныя, багрянопылающія, но плоскія, лишенныя глубины и иныхъ измѣреній, о коихъ, однако, вѣдали на Руси. Съ Русью, однако, сближали: игра, борьба и порою соединенье противуположностей – черта, свойственная только минойской и русской культурамъ: такъ, критяне при любви къ Природѣ всегда её неосознанно боялись; добро соединялось со зломъ, душевность – съ ксенофобіей, а благостность и миролюбіе – съ жестокостью и агрессивностью. Цѣльность, далекая, впрочемъ, отъ синтеза, на коемъ и шва не найдешь, и отъ безоблачной гармоніи (вопреки всѣмъ усиліямъ критянъ выставить дѣло инако), однако, по-своему достигались на Критѣ замалчиваніемъ и табуированіемъ

Скачать книгу