LITMIR.BIZ

      Идея была хорошая. Она не вполне удалась – ни мне, ни маме. Да и героизма в нас оказалось, хоть и не намного, но больше, чем мы предполагали. Однако совет не лезть зазря на рожон – я старалась выполнить и от Большой синагоги, открытой по праздникам, держалась подальше.

      А тут, в маленькой, всегда прямо от дверей сильно пахло старческой мочой – и первое, что встречало тебя – была огромных размеров буква «М» на дверях мужского туалета. Женского не было вовсе. Женщинам нужно было идти наверх, и я шла. Наверху было уютно и можно было спокойно наблюдать за стариками.

      Сначала они молились, а потом все садились за длинный стол, пили лимонад из зеленых бутылок и закусывали селедкой! И все хором пели – ужасно красиво:

      Ло мир алэ, а нейнэм, а нейнэм,

      тринкене глэсэлэ ван…

      Я учила английский и догадалась, что «ТРИНКЕНЕ ГЛЭСЭЛЕ ВАН» – значит «выпьем стаканчик винца». А остальных слов не понимала. Мой двоюродный дедушка с папиной стороны – был старостой в этой маленькой синагоге. Никаких больше слов я не понимала и через некоторое время уходила по лужам к Николе Морскому, где так понятно, до слез – как колыбельная (и на том же языке) пели:

      Господи, помилуй…

      С Богом надо говорить на том языке, на котором ты поешь своему ребенку колыбельную, или на котором ее пели тебе, а колыбельные мне пели папа и дедушка – больше никто. Потому что им было положено меня укладывать – для моего счастья. Дедушка пел:

      Доля матросская, жизнь разбитая,

      Как ты горька и трудна,

      Потом и кровью, копейка добытая,

      Долгие ночи без сна…

      (Я думаю, в партии «Митьков» имею полное право на партбилет №0 – еще перед Шагиным), а папа – пел уже про Последний Троллейбус, про Леньку Королева, а иногда и прямо про Бога:

      Господи, мой Боже, зеленоглазый мой….

      Пока земля еще вертится и это ей странно самой,

      Пока ей еще хватает, времени и огня,

      Дай же ты всем понемногу и не забудь про меня…

      Ирка, стало быть, побывала в Аппер Ист-сайдской синагоге, а я в ту пору на вопрос, куда я хожу – в церковь или в синагогу, честно отвечала, что в таких случаях (то есть, когда душа тоскует и просит ее куда-нибудь сводить – где есть другие души) хожу в кабак.

      И в этот вечер я решила отправиться именно туда. Ну не совсем в кабак, а в маленькое русское кафе «Энивэй», что значит – «В любом случае», тайно надеясь, что уж там-то я, в любом случае, подцеплю какого-нибудь кавалера, а если повезет, то можно и на Большое Светлое Чувство наткнуться ненароком.

      В «Энивэе» сидел Ося Чурбаков.

      Настоящее имя, этническая принадлежность, вероисповедание, возраст и пол Оси – были загадкой для всей русской общины. Осины рассказы о себе – содержали информацию

Скачать книгу