Скачать книгу

target="_blank" rel="nofollow" href="#n_21" type="note">[21]. Еще в декабре 1941 г. на рынке стали отказываться продавать продукты за деньги[22], и в январе-феврале 1942 г. хлеб обычно меняли на ценные вещи (золото, украшения).

      Первые признаки настоящего, страшного голода проявились в ноябре 1941 г. Тогда и началось «смертное время» с нескончаемой чередой похоронных «процессий», дележкой крохотного кусочка хлеба, с лихорадочным поиском любых суррогатов пищи. «Этот голод как-то накапливается, нарастает и то, что еще недавно насыщало, сейчас безнадежно не удовлетворяет. Я чувствую на себе это резкое оголодание, томительную пустоту в желудке… Через час после относительно приличного обеда… подбираются малейшие крошки съестного, выскребаются до чистоты кастрюли и тарелки», – записывает в дневнике 9 января 1942 г. И.Д. Зеленская[23].

      Изучавший во время блокады тела «дистрофиков» известный патологоанатом В.В. Гаршин отмечал, что печень их потеряла 2/3 своего вещества, сердце – более трети, селезенка уменьшилась в несколько раз: «Голод съел их… организм потребил не только свои запасы, но разрушил и структуру клеток»[24]. Каждый месяц этого времени имел свою, не единственную, но особую, жуткую примету: санки с «пеленашками» в декабре, не убранные многочисленные трупы в январе, и трупы, убранные в феврале – в штабеля.

      2

      Можно говорить о нескольких последствиях принявшей угрожающие размеры массовой голодовки. Прежде всего это апатия. Проявления ее были многообразными и индивидуальными для каждого человека. Нетрудно, однако, назвать и общие признаки физиологического угасания, отмеченные в Ленинграде в 1941–1942 гг.[25] Это заторможенность, вялость – «отупение», как обычно характеризуется это состояние в блокадных записках и дневниках[26]. Это слабость, или, как сильнее выразился один из блокадников, «дряхлость»[27] – в мемуарной литературе неоднократно обращалось внимание на старческие лица «дистрофиков» независимо от их возраста. Многие не могли даже ходить по комнате, а обычно долго сидели или лежали на кровати. А. П. Бондаренко вспоминала о своем брате, который часами неподвижно стоял у стола, и о сестре, которая все время лежала в кровати, не притрагиваясь к находившейся рядом кукле[28]. Секретарь Дзержинского РК ВКП(б) З.В. Виноградова, обходившая «выморочные» квартиры в поисках детей, писала о том, как была поражена их безразличием: «Лежит человек на кровати, с ним же рядом ему близкий человек мертвый, и у него полное отупение»[29].

      Как и взрослые, дети быстро привыкали к смерти. Ее приметы были знакомы всем. Ее встречали даже и там, куда шли отмечать праздник. Пришедшие на «елку» в Театр музкомедии в январе 1942 г. видели, как оттуда выносили умершего от голода служащего в ливрее[30]. «Нигде нет играющих детей. Нет вообще бегающих», – записывал в дневнике И.И. Жилинский[31]. Дети вели те же разговоры, что и взрослые, – о хлебе, о том, что «сегодня будут давать»[32]. И на «игры» их наложило свой отпечаток «смертное время».

Скачать книгу


<p>22</p>

Жилинский И.И. Блокадный дневник // Вопросы истории. 1996. № 5–6. С. 8 (Запись 21 декабря 1941 г.).

<p>23</p>

Зеленская ИД. Дневник. 9 января 1942 г.: ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 11. Д. 35. Л. 50 об.; см. также записи в дневнике И.И. Жилинского 27 и 28 декабря 1941 г. (Жилинский И.И. Блокадный дневник. С. 15).

<p>24</p>

Гаршин В.В. В дни блокады // Звезда. 1945. № 7. С. 118.

<p>25</p>

Об апатии, ее причинах и проявлениях см.: Ерохина (Клишевич) Н.Н. Дневник. 15 июня 1942 г.: Рукописно-документальный фонд Государственного мемориального музея обороны и блокады Ленинграда (РДФ ГММОБЛ). On. 1. Д. 490. Л. 34; Бочавер М.А. Это – было (Прядильно-ткацкая фабрика «Рабочий» в годы военной блокады. 1941/IX-1944/1. Быт и нравы блокадных лет): ОР РНБ. Ф. 1273. Д. 7. Л. 18, 33; Худякова Н. За жизнь ленинградцев. Помощь комсомольцев населению Ленинграда в блокадную зиму. 1941/1942 год. Л., 1948; Глухова Г. И был случай… // Нева. 1999. № 1. С. 221; Верт А. Россия в войне 1941–1945. М., 1963. С. 251–252; Францкевич Н. Кружка молока // Нева. 2002. № 5. С. 221; Коц Е.С. Эпизоды, встречи, человеческие судьбы // Публичная библиотека в годы войны. СПб., 2005. С. 192; Капустина Е. Из блокадных записей студентки // Нева. 2006. № 1. С. 220; Хивилицкая М.И. Симптоматология // Алиментарная дистрофия в блокированном Ленинграде. Л., 1947. С. 164; Остроумова-Лебедева А.П. Автобиографические записки. С. 261 (Дневниковая запись 5 декабря 1941 г.).

<p>26</p>

См. воспоминания В. Адмони: «Одна наша бывшая… приятельница рассказала, что видела в середине блокадного января, как я неподвижно стоял на углу Моховой… глядя перед собой бесцельным, отсутствующим взглядом. Она прождала чуть ли не четверть часа, не шевельнусь ли я… Но ничего не изменилось» (Сильман Т., Адмони В. Мы вспоминаем. СПб., 1993. С. 250). См. также: Витенбург Е.П. Павел Витенбург: геолог, полярник, узник ГУЛАГа. (Воспоминания дочери). СПб., 2003. С. 280; Баженов Н.В. О том, как они умирали (Из записной книжки): Отдел письменных источников Новгородского государственного музея (ОПИ НГМ). Оп. 2. Д. 440. Л. 12 (Запись 15 января 1942 г.); Ф.А. Витушкин – В.Х. Вайнштейну. Цит. по: Сивохина С.Л. О жизни в блокадном Ленинграде (По материалам архива В.Х. Вайнштейна в собрании ОПИ НГОМЗ) // Ежегодник Новгородского государственного объединенного музея-заповедника. Новгород, 2009. С. 97.

<p>27</p>

Евдокимов А.Ф. Дневник. 26 октября 1941 г.: РДФ ГММОБЛ. Оп. 1 р. Д. 30. Л. 10.

<p>28</p>

Бондаренко А.П. О блокаде: Архив семьи П.К. Бондаренко.

<p>29</p>

Стенограмма сообщения Виноградовой З.В.: Научно-исторический архив Санкт-Петербургского института истории РАН (НИА СПбИИ РАН). Ф. 332. On. 1. Д. 24. Л. 11.

<p>30</p>

Байков В. Память блокадного подростка. С. 69–70.

<p>31</p>

Жилинский ИМ. Блокадный дневник // Вопросы истории. 1996. № 8. С. 12 (Запись 10 марта 1942 г.).

<p>32</p>

Там же.